Книга Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов - Стивен Рансимен

Балтоглу сразу же подготовил свои корабли. Он решил не брать тех, что приводились в движение одними парусами, так как они не могли идти против свежего южного ветра, а весь остальной флот должен плыть вместе с ним. Султан привел с собой часть своих отборных воинов. Их погрузили на крупные транспорты. Несколько кораблей были оснащены пушками. Другие защищены постройками из щитов и баклеров. Через два-три часа огромная армада на тысячах весел вышла в море наперерез своим беззащитным жертвам. Они приближались, уверенные в победе, гремели барабаны, пели трубы. В городе все жители, которых можно было снять с обороны стен, столпились на склонах Акрополя или на вершине огромного разрушенного Ипподрома, устремив тревожные взоры на христианские корабли, а султан и его помощники наблюдали за происходящим с берега Босфора под самыми стенами Перы.

Вскоре после полудня, когда турки подошли к христианским кораблям, они уже находились у юго-восточной оконечности города. Балтоглу с флагманской триремы прокричал им приказ опустить паруса. Те отказались и продолжили путь. Тогда к ним стали сходиться шедшие впереди турецкие корабли. Море сильно взволновалось, ветер дул против босфорского течения. В таких погодных условиях было трудно маневрировать триремами и биремами. Более того, христианские корабли имели преимущество высоты и были хорошо вооружены. Со своих палуб, высоких ютов, носов и «вороньих гнезд» моряки могли осыпать стрелами, дротиками и камнями более низкие турецкие корабли, а турки мало что могли поделать, кроме как пытаться взять их на абордаж или поджечь корпуса. Почти целый час христианские корабли продолжали плыть, несмотря на усилия турок задержать их, и то и дело отрывались от них. И вдруг, в тот самый момент, когда они уже вот-вот должны были обогнуть мыс ниже Акрополя, ветер стих и паруса беспомощно повисли. Здесь течение разветвляется, и та его часть, которая бежит на юг по Босфору, сталкивается с мысом и поворачивает на север к берегу Перы, и оно особенно сильно после южного ветра. В него-то и попали христианские корабли. Когда они подошли почти к самым стенам города, их медленно начало сносить к тому самому месту, откуда за сражением наблюдал султан.

Балтоглу казалось, что добыча уже у него в руках. От его внимания не ускользнуло, какой ущерб причинял огонь христиан его кораблям, если те подходили слишком близко. Поэтому он повел свои крупные корабли так, чтобы окружить вражеские на расстоянии, а затем обстрелять из пушек и забросать их зажженными копьями, а когда они ослабеют, приблизиться снова. Все его усилия были напрасны. Его легким пушкам не хватало высоты; а если что-то и удавалось поджечь, то огонь быстро тушили опытные христианские матросы. Поэтому Балтоглу приказал своим людям подойти ближе и брать противника на абордаж. Сам он нацелился на имперский транспорт. Это был самый крупный из кораблей христиан и хуже всех вооруженный. Балтоглу вогнал нос своей триремы ему в корму, а другие корабли подошли и попытались зацепить его баграми и крюками на цепях. Генуэзские корабли были окружены: один – пятью триремами, другой – тридцатью фустами, а третий – четырьмя десятками парандарий, битком набитых солдатами; но из-за сумятицы издали никто не мог разобрать, что происходит. На христианских кораблях царила железная дисциплина. Генуэзцев защищали более прочные доспехи, а также они достаточно запаслись водой, чтобы тушить пожары, да и топорами, чтобы рубить головы и руки абордажным командам врага. Имперский транспорт, хотя и меньше годился для ведения боевых действий, вез бочонки с горючей жидкостью – так называемым греческим огнем, оружием, которое за прошедшие восемь сотен лет спасало Константинополь во многих морских сражениях. Его применение приводило к страшным разрушениям. Турки, со своей стороны, были стеснены веслами. Весла одного корабля запутывались с веслами другого, многие ломались под градом обрушивающихся сверху снарядов. Но каждый раз, как турецкий корабль выходил из строя, на его место становился другой.

Самое отчаянное сражение шло вокруг имперского корабля. Балтоглу вцепился в него мертвой хваткой. Волна за волной его турки делали попытки взять его на абордаж, но их отбивал Флатанелас со своей командой. Но у них уже заканчивались оружие и боеприпасы. Генуэзские капитаны, невзирая на собственные трудности, увидели, что он в беде. Каким-то образом им удалось подойти к нему борт к борту, и вскоре четыре корабля счалились. Очевидцам на берегу они казались громадной четырехбашенной крепостью, возвышавшейся над путаницей турецких судов.

Весь день горожане со стен и башен следили за битвой с растущей тревогой. Султан тоже с волнением наблюдал за ней с берега, то подбадривая сражающихся, то отдавая приказы, и Балтоглу делал вид, что их не слышит, ибо его величество, несмотря на свое высокое мнение о военно-морских силах, не имел никакого понятия о морском деле. В своей горячности Мехмед то и дело загонял своего коня в море, выезжая на отмель, так что его халат болтался позади него на волнах, как будто он хотел сам принять участие в бою.

Вечерело, и казалось, что корабли христиан продержатся еще недолго. Они наносили врагу огромный ущерб, но турки подводили все новые и новые корабли и не унимались. И вдруг уже на закате солнца снова поднялся шквалистый северный ветер. Он вновь наполнил большие паруса на христианских кораблях, и те смогли прорваться сквозь турецкий флот под защиту заграждения. В сгущающейся темноте Балтоглу не мог перестроить свои корабли. Султан закидывал его приказами и проклятьями, и адмирал приказал отступить на якорную стоянку у Двойных Колонн. Когда спустилась ночь, бон открыли, и три венецианские галеры под началом Тревизано выплыли из гавани под трубный рев, так чтобы туркам почудилось, что на них с атакой идет весь христианский флот, и они приготовились бы к обороне. После этого галеры проводили победоносные корабли на безопасную стоянку в Золотом Роге.

Это была великая и окрыляющая победа. В своей эйфории христиане заявляли, что погибло десять или двенадцать тысяч турок, но все христиане уцелели, хотя несколько моряков умерли от ран в течение последующих дней. По более трезвой оценке, турецкие потери составляли немногим более сотни убитых и более трехсот раненых, а христианские – двадцать три убитых, и почти половина членов экипажей получили ранения той или иной тяжести. Тем не менее корабли доставили столь нужное подкрепление в живой силе, драгоценном вооружении и продовольствии. А также доказали превосходство морского искусства христиан[62].

Султана обуяло бешенство. Хотя его потери были незначительны, унижение от провала и ущерб, нанесенный боевому духу турок, были велики. В письме, которое тогда же написал ему из главных религиозных авторитетов, находившихся при его лагере, шейх Ак-Шамсуддин, говорилось, что люди винят его в принятии неверного решения, и шейх сурово наказывал ему покарать виновных в поражении, чтобы подобное не случилось и в его сухопутных войсках. На следующий день Мехмед вызвал к себе Балтоглу и публично заклеймил его как изменника, труса и глупца и приказал его обезглавить. Несчастный адмирал, тяжело раненный в глаз камнем, брошенным с одного из его собственных кораблей, спасся от смерти только благодаря тому, что его офицеры засвидетельствовали его стойкость и отвагу. Его приговорили к лишению не только постов адмирала и правителя Галлиполи, который передали одному из доверенных лиц султана Хамзе-бею, но и всего личного имущества, которое раздали между янычарами. После этого его отколотили палками по пяткам и отпустили доживать остаток дней в нищете и безвестности.