Книга Плохая дочь - Маша Трауб

До сих пор ей благодарна за этот навык. Тогда я поняла, что шитьем на хлеб заработаешь всегда. А даже если не заработаешь, то выживешь точно. Оказавшись в очередной новой школе, я каждый день вспоминала тетю Анжелу. Пока остальные девочки строили выкройку фартука или юбки-солнце и учились справляться с механической машинкой, я бойко шила наволочки и пододеяльники. Учительница труда взяла меня под свою опеку – я шила комплекты постельного белья, которые она продавала на местном рынке. Иногда мне перепадала небольшая денежка с выручки. Иногда неожиданная «пятерка» в четверти по математике. У математички дочь училась в выпускном классе, а наша трудовичка шила ей платье.

Я не шила много лет. Не было желания. Да и необходимости тоже, слава богу. До тех пор, пока моя дочь не попросила у Деда Мороза в подарок швейную машинку. И тогда я вспомнила все. Я учила дочь шить салфетки, ночные рубашки, украшенные кружевом. Сарафаны на завязках, юбки-солнце, фартуки. Я тащила ее в магазин тканей и ходила по рядам, трогала, гладила шелк, фатин, тафту, ситец. Рассказывала дочери, какая ткань для чего предназначена. Вспоминала бабу Веру, которая раскладывала на коленях отрез и наслаждалась тактильными ощущениями. Дочь смотрела на меня выпученными глазами – она не знала, даже не подозревала, что я умею шить.

Как мой муж не мог даже предположить, что я умею играть на фортепиано, пока я не купила для сына пианино – современное, электронное. Как многие дети, окончившие музыкальную школу, я больше не подходила к инструменту. Закрыла крышку на много лет. И лишь когда у меня появились дети, снова начала играть – показывать, как ходит мишка, как бегает зайчик. Играла «В лесу родилась елочка» и рождественские колядки. Зачем нужны навыки и умения, полученные в детстве? Те, что, кажется, никогда не пригодятся в жизни? Забытые, потерянные в глубинах памяти? Когда появляются дети, вы не можете предсказать, что именно вызовет их восторг и уважение. Пригодятся даже жонглирование мандаринами, собачий вальс, исполненный двумя пальцами, и три «блатных» аккорда на гитаре, которые показал Пашка из десятого «Б». Не говоря уже о сокровенном знании про косую бейку.

Именно там, в семье тети Анжелы, я вдруг поняла, что проблемы, радости, горести у всех одни. Бабушка Соня и бабушка Вера, тетя Марина и тетя Анжела, Натэлка и Ксенька. Все были по-своему сумасшедшими, странными, но в то же время добрыми и открытыми. Все матери хотели прокормить своих детей, поставить их на ноги. Старики боялись остаться одни. Мужчины появлялись, исчезали, «делали нервы» или ничего не делали. Я вдруг перестала бояться – переездов, новой школы, учителей, новой семьи, в которой оказалась. Ведь мой дом был во мне.

Даже города, поселки, села, географически противоположные, оказывались похожи один на другой – вот что я вдруг осознала. Я могла с закрытыми глазами свернуть на нужную дорогу, найти здание школы, ближайший магазин, рыночек. Я узнала главное правило – не верь своим глазам. Особенно официальным табличкам. Лучше спросить у местных жителей. Мамина мятежная натура и ее способность сбежать в один день не пойми куда и не пойми зачем научили меня не теряться в новых местах. Заводить знакомства, разговаривать, спрашивать. Я была типичным интровертом, люди меня пугали. Но это, оказывается, лечится.

Тот поселок, претендовавший на гордое звание «городского типа», все же отличался от предыдущих. Во-первых, названием. Городок переименовали на торжественном мероприятии, устроенном на главной площади, конечно же, имени Ленина. Вместо милого, привычного, допустим… нет, тут тоже придется отвлечься.

Сколько городков, поселков и сел, носивших женские имена? В чью честь? Авдотьевка, Агатовка, Аграфеновка, Анновка. Бабенка, Бабина, Бабенкова. И это только начало алфавита. Адамовки, Алексеевки, Александровки, несмотря на маскулинность, меняли пол. Они же становились женского рода – деревнями, несмотря на данное мужское имя.

Тот поселок, называвшийся, допустим Ведмедевка или Великая Бабка, а Великих в той области тоже было не счесть, вдруг стал носить имя самого знаменитого выходца из этой местности. Точнее, его фамилию. Например, Коровинский. Хотя с тем же успехом он мог быть Донским, Минским или Ленским, вообще неважно. А важно то, что этот самый, допустим, Коровинский так удачно вышел из села, что стал знаменитым режиссером, или актером, или еще кем-то из знаменитых, что тоже непринципиально в данной истории. Принципиально то, что все помнили Коляна, который, допустим, Коровинский, и как тот девок зажимал чуть ли не с четвертого класса. В детском саду был влюблен в Машку, да так основательно, что обещал жениться. В первом классе стащил у матери зеркало и заглядывал под юбки девочкам. В девятом вовсю гулял с Тамаркой, а в десятом – с Наташкой. Бедная мать Коляна Коровинского уже не запоминала имен девушек, ссылаясь на слабую память. Замуж за Коляна никто из местных девок не хотел – себе дороже. Тот еще кобель.

Но после переезда в город и бурного творческого и карьерного роста Колян менялся не то чтобы на глазах, но заметно. К матери, надо отдать ему должное, приезжал регулярно. И уже многие из незамужних, да и замужних женщин готовы были взять свои слова назад и составить Коляну счастье. Однако Коровинского как подменили – пил с матерью чай, налево не ходил, да и на женщин, откровенно говоря, не смотрел в смысле женщин, а смотрел исключительно в смысле подруг детства. Со всеми был мил, вежлив и сыпал комплиментами. Терпеливо выслушивал жалобы на мужей, бывших и нынешних, знал про всех любовников, стал этакой «жилеткой» для Машки, Тамарки, Наташки и прочих. Впрочем, они рассчитывали на другое, признаваясь Коляну в личных несчастьях. Пожалеет и утешит, а там, глядишь, и в большой город заберет. А если не заберет, то и здесь, на месте, утешит – тоже сгодится.

Первой заметила неладное Тамарка.

– Подруженция из Коляна вышла отличная, – как-то грустно заметила она.

– Просто он в городе живет, там по-другому к женщинам относятся, – сказала Машка.

– Ой, – догадалась Наташка.

– Вот тебе и ой, – подтвердила Тамарка.

– Ну не, он же бабник, – засомневалась Наташка.

– Так, может, он и туда, и сюда, – пожала плечами Тамарка.

– Девочки, наверное, у него женщина есть постоянная в городе, – подала голос Машка.

– Ну ты как была дурой, так и осталась, – хмыкнула Тамарка. – Точно вам говорю, через пару лет наш Колька станет только в одну сторону. Эх, какой мужик пропадает.

– Не может быть! – ахнула Машка, до которой наконец дошло, почему Колян так хорошо ее понимал, так сочувствовал. Даже расплакался один раз.

Тамарка как в воду глядела – через пару-тройку лет Колька стал окончательно городским, знаменитым и творческим. Сплетничали, что его называют Николясик и видят, что он всегда сопровождает какого-то совсем знаменитого пожилого мэтра. Николясик при нем вроде оруженосца, горничной или даже жены – на всех ответственных мероприятиях по правую руку стоит, в театре сидит рядом.

Спустя много лет, а может, и не так уж и много, но достаточно, Коровинский, уже лысый и седой, был признан живым классиком, достоянием и гением. Его именем решили назвать поселок. И тут местные жители взбунтовались. Они, конечно, гордились выходцем и односельчанином, но не до такой же степени. Местные жители не возражали против Коровинского конкретно, а возражали против этих… которые как бы помягче сказать…