Книга Diablo. Луна Паука - Ричард Кнаак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три фигуры в капюшонах стояли в ожидании, пока опустившийся на колени Зейл осторожно рисовал кинжалом узор на мягкой земле. Время от времени раздавались крики ночных обитателей кеджистанских джунглей – жуткие отголоски, подчеркивающие зловещий характер задачи жреца Ратмы.
Зейл начертил две дуги над кругом с косой чертой, пересекавшей его. Каждый символ вспыхивал красным, когда был закончен, а затем тускнел до слабого зеленого. По мере продвижения работы дыхание молодого некроманта учащалось.
– Почти закончен, – оповестил он старейшин.
– Чему нас учит Ратма, когда мы так касаемся Равновесия? – спросила средняя из трех старейшин, худая пепельноволосая женщина, с вытатуированными на щеках двумя одинаковыми черными звездами.
Зейл ответил без колебаний:
– Что малейший дисбаланс может привести к ужасной катастрофе.
Женщина поджала тонкие губы.
– Это заученный ответ. То, что каждому послушнику говорят в самом начале, чтобы они не воспринимали приобретенные навыки как нечто, что могут использовать, как им вздумается. Ты продвинулся гораздо дальше этого момента, Зейл, сын Ичариона.
– Загляни глубже в себя и свою работу, – предложил лысый мужчина. Плоть на его лице усохла и практически отсутствовала, совсем как у костей, с помощью которых некроманты проводили свои таинственные обряды.
– Сосредоточься, – пробормотал третий, чье лицо даже не было видно из-за просторного капюшона. В его голосе слышалось странное эхо, словно он говорил из глубины какой-то пещеры. – Подумай о себе, ведь именно с тебя начинается каждое заклинание и каждое последствие.
– Заверши узор, – прибавил уродливый мужчина.
Зейл добавил к рисунку волнистую линию – символ воды. Он отстранился, изучая каждую деталь, и не находя ничего неправильного. В то же время другая часть его разума проанализировала вопрос. Значит, это как-то связано с тем узором, над которым он работал. Вопросы старейшин всегда были связаны с настоящим моментом, ибо настоящий момент всегда был самым важным аспектом времени. Настоящее определяло будущее, определяло курс, который служители Ратмы должны избрать, чтобы сохранять Равновесие таким, каким оно и должно быть.
Он изучил знаки – расколотое солнце, воду, дуги, символизирующие жизни, зубчатые символы огня. По какой-то причине они задели глубоко внутри Зейла струну, которая пробудила давно похороненные чувства.
Затем он увидел и смысл узора, и ответ, который они желали услышать.
– Нет…
– Чему учит нас Ратма, Зейл? – настаивала женщина.
– Не заставляйте меня это делать…
– Урок должен быть усвоен, чтобы ты занял свое место среди нас, – эхом отозвалась безликая фигура.
– Порази узор, юноша. Высвободи заклинание. – Скелетообразный инструктор поднял костлявую руку в сторону ученика. – Но сначала… ты должен ответить на вопрос.
Рука Зейла дрожала. Он чуть не потянулся свободной рукой, чтобы стереть нарисованную мерзость, но выучка взяла верх. Зейл сосредоточился на узоре, пытаясь взглянуть на него бесстрастно, без эмоций. Они ожидали от него не меньшего.
– Ратма учит нас, что использование Равновесия таким образом, – он непроизвольно сглотнул, – сведет на нет наши усилия и, следовательно, погубит наши души. А если это произойдет, мы станем той самой угрозой, которую стараемся держать в страхе.
– Практически верный ответ, – провозгласила женщина. – Закончи заклинание, Зейл.
Стиснув зубы, ученик вонзил кинжал в середину, погрузив священный клинок по самую рукоять в мягкую землю.
В джунглях воцарилась полная тишина… и тут новые вопли разорвали воздух. Это не были крики животных, скорее, они исходили из другого места, места, открывшегося в мир смертных при помощи узора Зейла.
Эфирные сгустки энергии вырывались из центра, поднимаясь вверх и кружась вокруг заклинателя. Волосы и плащ Зейла встали дыбом, словно наэлектризованные.
Даже одежды скелетообразного мужчины и татуированной женщины отреагировали, хотя их погруженный в тень спутник казался нетронутым ни малейшим образом.
Зейл наблюдал, как сгустки закружились вокруг него. Выражение его лица оставалось бесстрастным, но в глазах читались глубокие, темные эмоции.
Множество сгустков поднялись под полог джунглей, где они заметались туда-сюда. Вопли сменились стонами, от которых по телу Зейла пробежала дрожь.
Затем… два сгустка вернулись к ученику, кружась вокруг него, прежде чем, наконец, проплыть обратно, к узору.
– Посмотри на них, – приказал мужчина в капюшоне.
Зейл предпочел бы держать свой взгляд подальше, но подчинился.
Даже если бы старейшина не приказал, собственная вина заставила бы его посмотреть. Когда он сосредоточился на сгустках, они ненадолго обрели формы. Смутные, едва различимые очертания…
Мужчина. Женщина. Оба имели отчетливое сходство с ним.
Зейл умоляюще протянул к ним руки.
– Я не хотел, чтобы это случилось! Я…
Фигура в капюшоне протянула железный сапог к узору, стирая внешний край рисунка Зейла.
Завывания и стенания прекратились. Сгустки исчезли в одно мгновение… пара перед молодым некромантом сгинула последними.
Падая ничком, Зейл закричал:
– Нет! Вернитесь! Пожалуйста…
– …Пожалуйста!
Он вскочил. Видение все еще горело в его памяти. Дрожа всем телом, Зейл отчаянно огляделся в поисках этих двоих.
Но он не вернулся в джунгли Кеджистана, не вернулся в тот момент, когда дары Ратмы наконец-то полностью стали его достоянием.
Не вернулся в тот момент, когда наставники навсегда сокрушили его тайное желание.
Нет, это была та самая комната, которую предоставила Зейлу Сейлин Несардо. Он был за Морями-Близнецами в Вестмарше. Воспоминания нахлынули снова… таверна, грабители, эманации дома Несардо, борьба против изверга склепа.
Но… потом был пробел. Что-то ускользнуло из его разума. Зейл приложил руки к голове, пытаясь сосредоточиться…
И тут же ощутил холодное прикосновение костей правой кисти.
– Нет… – некромант уставился на руку, ее осуждающие пальцы и жуткий вид. Чтобы ее вернуть, он совершил нечто, шедшее вразрез с учениями Ратмы, но Зейл в тот момент не думал об этом. Для него это было необходимостью.
Но Сейлин все видела, и, осознав это, Зейл почувствовал, как у него внутри все сжимается. Он не испытывал подобного с тех пор… с тех пор, как в юности его собственная глупость сгубила двух самых важных для него людей.