Книга Театральная сказка - Игорь Малышев

Леопарды вылизывали один другого. Языки их были длинные, шершавые и младенчески розовые.

Спасённый Мышом младенец, треща крыльями, уцепился за плечо мальчика и повторял как заведённый:

– Спасибо… Спасибо… Спасибо…

Мыш похлопал его по руке.

– Всё хорошо, малыш. Порхай.

Крылатый карапуз скрылся в переполненных солнечным светом кронах олив.

Леопарды наконец прекратили вылизываться, и тот, что с отметиной на брови, снова повернулся к мальчику. Сузившиеся зрачки его смотрели холодно и уверенно.

…

– Зачем ты это сделал? – тихо спросила Ветка, когда они покидали зрительный зал.

– Сам не знаю, как это вышло. Но меня иногда накрывает, и я даже не успеваю сообразить, что делаю. Не выношу насилия.

– Вот так всегда с вами, интровертами… – покачала головой девочка. – В тихом омуте черти водятся.

– Извини.

– Да они уж теперь как-то не ко времени, твои извинения. Ладно, прорвёмся.

Мыш-бОрсеточник

Ветка и Мыш играли в карты на желание, и Мыш проиграл.

Обычно «резались» во что-то не сильно интеллектуальное и довольно простое – «дурака», «пьяницу», «верю – не верю». Играть без приза скучно и время от времени они ставили на кон желание. Чаще всего победитель заказывал побеждённому какую-нибудь ерунду вроде максимально правдоподобно воспроизвести хрюканье, достать пальцем ноги до лба или, вымазав нос синей краской, сходить в таком виде в магазин. В последнем случае обязательным условием было оставаться максимально серьёзным, иначе результат не засчитывался.

В тот раз Ветка победила и, не задумываясь, попросила:

– Расскажи, почему ты очутился на той тумбе возле Яузы, когда Альберт уговорил тебя стать актёром.

– Во как… – опешил Мыш, не ожидавший ничего серьёзного.

– Имею право, я победила. Уговор есть уговор.

– Ну, раз ты хочешь…

Мыш замолчал.

– Ладно, не надо. Я что-нибудь другое загадаю, – Ветка уже пожалела о своём порыве.

– Нормально всё. Я расскажу.

– Нет, давай, я всё-таки перезагадаю.

– Не переживай. Я давно отошёл от прошлых переживаний. Отцепил их. Теперь мне кажется, что всё это было словно и не со мной.

Мыш механически собрал карты, перетасовал их, уложил аккуратной колодой в центре стола, подровнял.

– Из дома я ушёл практически в никуда. Почти без денег, не зная, где буду ночевать и жить вообще. Несколько дней провёл на Курском вокзале. Питался чебуреками и водой. Потом деньги подошли к концу и тут очень кстати подвернулся один пацан. Чернявый такой, грузин. Хотя по-русски говорил чисто, почти без акцента. И вот он на своём хорошем русском языке предложил мне стать борсеточником. Не сразу, конечно. Сначала порасспросил о житье-бытье. Потом предложил.

– Это же какой-то криминал?

– Да уж точно не благотворительность. Мы высматривали на обочинах улиц недалеко от Курского хорошую машину и ждали хозяина. Он приходил, снимал куртку, в которой предположительно мог быть бумажник и бросал на сиденье рядом с водительским. Или отстёгивал борсетку и кидал туда же. В этот момент мой напарник должен был отвлечь его, сказать что-то типа: «Дяденька, у вас тут к фаркопу что-то привязано». После чего уходил и прятался поблизости. Водитель шёл смотреть. А там действительно на фаркоп была наверчена проволока с консервными банками или верёвка с привязанным тряпьём. Ну, в общем, хлам какой-то. Но привязан он был крепко, сразу не развязать. Человек присаживался, начинал копаться. Я в это время открывал переднюю дверь, быстро хватал куртку и убегал в переулки. Но делал это так, чтобы водитель заметил, что я у него что-то «подрезал», и бросался за мной в погоню. Напарник в это время спокойно обшаривал машину и забирал всё ценное. А я бежал, слушая, как за мной несётся взрослый мужик, который в несколько раз больше и сильнее меня.

– Страшно было?

– Да не то слово. Сердце чуть из горла не выпрыгивало. Я добегал до условного места. Там водитель должен был поймать меня. Я в этот момент был уже без добычи, успевал незаметно сбросить её по пути. Водитель настигал меня, хватал за шкирку, успевал дать пару «лещей», и тут появлялась моя «крыша» – грузины. В Москве вообще все борсеточники либо с Кавказа, либо ходят под ними. «Крыша» предъявляла мужику, что тот бил ребёнка, а может, ещё чего похуже хотел сотворить. В качестве доказательства показывали запись на телефоне. Говорили, что сейчас вызовут полицию и он пойдёт по такой статье, что на «зоне» и недели не проживёт. Обрабатывали жёстко, профессионально. Человек пугался, обещал любые деньги. Я тем временем потихоньку сваливал, заканчивали они уже без меня.

На первый взгляд всё выглядит не так уж страшно, но в таких делах иногда всё идёт не по плану. То водитель даже не попытается бежать, потому что куртка старая, а борсетка пустая, то догонит меня раньше, чем я успею добежать до «точки». Последний вариант был самым неприятным и случался куда чаще, чем этого хотелось. У меня синяки и ссадины почти не сходили с лица. Только-только заживут, и тут же новые. Два сотрясения мозга за год. После одного из них я оглох на правое ухо, и слух только через месяц восстановился. Хотя надо признать, больницы мне выбирали самые лучшие и на лекарства не скупились. Я так понимаю, что чем тяжелее были травмы, тем больше денег они снимали с водилы.

У Асадова есть стихотворение «Яшка», о ли2се, на которого притравливают собак. Вот этим самым лисом я себя и чувствовал.

Я вообще неплохо бегаю для своего возраста, но всё-таки недостаточно хорошо, чтобы убежать от любого взрослого. Это было именно то, что надо.

– Так как же ты попал на тумбу? – спросила Ветка.

– Я жил словно в полусне. Воровал, убегал, воровал, убегал… Иногда меня били, иногда нет. Иногда били тяжело, до беспамятства, иногда дело ограничивалось подзатыльниками. Мне покупали хорошую одежду, кормили и, в общем, неплохо относились.

Но однажды я бежал, слушал приближающийся топот за спиной и вдруг понял, что из этой погони нет выхода. Я жив, пока ворую и бегу, и этому не будет конца. Точнее, будет, но, скорее всего, очень печальный. И когда я это понял, на меня такая тяжесть обрушилась, такая депрессия навалилась, что я, вместо того чтобы вернуться к моим кавказцам, пошёл на берег Яузы, встал на тумбу и приготовился прыгнуть в воду.

Дальше ты знаешь. Пришёл Альберт стал рассказывать про театр… Я долго не мог понять, о чём он говорит, но потом стал вслушиваться, и что-то во мне сдвинулось. От его увлечённости, эмоций, от слов «зал», «гримёрка», «репетиция», «роль», «образ», «декорации» я вдруг ощутил, как что-то во мне шевельнулось ему навстречу. Вот тогда я повернулся и спрыгнул с тумбы.

– Ещё ты сказал: «Хорошо, я согласен играть в вашем театре», – добавила Ветка.