Книга Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

* * *

После истории с сахаром Анна решила вернуться в Лондон. Она сообщила тете Луизе о своем решении со всей тактичностью, на которую была способна.

– Маме нужна моя помощь, – объяснила она (хотя мама ничего такого не говорила).

И все равно тетя Луиза очень расстроилась. Ей не хотелось, чтобы Анна опять оказалась там, где бомбят. Кроме того, отъезд Анны мог расстроить фройляйн Пимке, которая уже привыкла к Анне. А что говорить о горничных? Если они и правда уволятся, тетя Луиза останется без всякой помощи. И как всегда, когда Анна уже стала сердиться, тетя Луиза обняла ее и стала причитать:

– Какая же я дуреха! Не обращай на меня внимания! – и настояла на том, чтобы Анна взяла у нее фунт стерлингов на дорогу.

У профессора в этот день не было дел в Лондоне, поэтому Анна поехала на поезде, и поездка заняла четыре с половиной часа вместо пятидесяти минут, как раньше. Анна нарочно не сообщила маме о своем возвращении, потому что в письмах они просили ее как можно дольше оставаться за городом. И Анна не хотела, чтобы ее стали отговаривать.

Поезд въехал в Лондон. Почти на каждой улице были разрушения – последствия бомбардировок. А в домах, стоявших вдоль железнодорожных путей, не уцелело ни одного окна. Здание вокзала Паддингтон потеряло крышу из закопченного стекла: над почерневшими балками виднелись небо и облака – странное зрелище! Между балками перепархивала стайка воробьев, время от времени слетая на платформу в поисках случайных крошек.

Улицы пустовали: в это время дня все были на работе. Пока автобус тащился по Истон-роуд, Анна заметила, что воронки от бомб стали зарастать сорняками. Теперь казалось, будто они были здесь всегда. В целом город выглядел исполосованным шрамами, но это не производило ужасающего впечатления – как будто он привык к бомбежкам.

На Бедфорд-террас почти половина домов пустовали или стояли заколоченными. Но гостиница «Континенталь», казалось, избежала серьезных разрушений: там даже починили некоторые окна.

Анна нашла папу в его комнате (мама еще не вернулась с работы): он печатал на своей разваливающейся машинке.

– Ты не осталась за городом? – воскликнул папа. – Почему?

Но Анна вернулась, и с этим ничего нельзя было поделать. И папа на самом деле Анне очень обрадовался – как и мама, вернувшаяся домой через два часа. Никто из них не удивился возвращению Анны. «Конечно, – подумала Анна. – Уж кто-кто, а они прекрасно знают Розенбергов!»

В гостинице осталось еще меньше людей. Дама из Германии, рассказала мама, после той тяжелой ночи в подвале так и не перестала плакать, и в конце концов доктор отправил ее в благотворительную лечебницу за городом. Там за ней будут присматривать, пока ее нервная система не придет в норму. Портье тоже уехал – к своему брату в городок Лестер. И большая часть сотрудников гостиницы и гостей тоже уехали. А те, что остались, выглядели бледными и изнуренными – хотя мама и папа убеждали Анну, что благодаря ухудшению погоды им часто удается спать в своих постелях.

Ужин прошел почти в семейной обстановке. Дрозд произнес речь, в которой приветствовал возвратившуюся Анну.

– Хотя вы есть глупенькая девочка, – добавил он. – Как это не остаться в прекрасной природе, среди овечек и зеленая травка?

– Должна заметить, господин Дрозд, – вмешалась фрау Грубер, которая, как и другие, не могла выговорить имя этого джентльмена, – ваш английский день ото дня становится все хуже.

Сигнал воздушной тревоги зазвучал только после наступления темноты, и мама презрительно махнула рукой:

– Сегодня не прилетят. Слишком облачно.

– Откуда такая уверенность? – спросил папа.

Но остальные отнеслись к маме как к эксперту и решили, что можно не спускаться на ночь в подвал.

Анну поселили в комнате на первом этаже, по соседству с мамой. (Нет никакой необходимости жить под самой крышей, когда в гостинице пустует так много комнат, заверила ее фрау Грубер.) Анна беспокоилась, не будут ли ее ночью мучить страхи. Но отдых за городом пошел ей на пользу, и несколько отдаленных разрывов, прервавших сон, Анну особенно не встревожили. И даже следующая ночь, которую пришлось провести в подвале, не показалась непереносимой.

Анна пришла на секретарские курсы и обнаружила, что там царит атмосфера обновления и целеустремленности. Мадам Лерош, похудевшая и воодушевленная более, чем когда-либо, снова взяла руководство в свои руки, и ее непонятный бельгийский акцент звучал теперь то в одном, то в другом классе. Снова появилась бумага для пишущих машинок – кто-то где-то обнаружил подходящую бумагу английского производства. Курсы посещали даже несколько новых студенток.

О воздушных налетах больше не разговаривали. Они стали частью ежедневной рутины, ничего интересного. Зато все говорили о работе. С тех пор как Лондон стали бомбить, возник спрос на секретарей, владеющих скорописью. И мадам Лерош вывесила список вакансий на доске объявлений.

– Как вы думаете, я сумею быстро найти работу? – спросила Анна.

К ее радости, в ответ она услышала что-то похожее на «через несколько недель», а потом – «но нужно практиковаться». Навыки скорописи вернулись к Анне действительно очень быстро. И как-то утром, десять дней спустя после своего возвращения, она с гордостью сказала маме:

– Сегодня я буду звонить из школы по поводу работы. Если меня пригласят на собеседование, я вернусь домой позже, чем всегда.

Анна чувствовала себя такой важной, когда объявляла о своих планах! И после первого урока она с копией списка вакансий и горстью двухпенсовых монеток отправилась к школьному телефону-автомату.

Самые лучшие вакансии были в Военном ведомстве. Одну знакомую девушку туда взяли на зарплату в три фунта стерлингов и десять шиллингов в неделю. А она довольно посредственно владела только французским языком. Сколько же будут платить Анне, с ее блестящим французским и блестящим немецким? И действительно: когда она позвонила и рассказала о том, что умеет, ей ответили с большим энтузиазмом.

– Превосходно! – воскликнул голос на другом конце провода, звучавший по-военному. – Не могли бы вы прийти на собеседование в э-э-э… одиннадцать часов?

– Да, могу, – ответила Анна.

И пока одна половина ее существа пыталась понять, что означает «в э-одиннадцать часов», другая уже сообщала маме, что у нее будет зарплата четыре фунта стерлингов, а может быть, четыре фунта стерлингов и десять шиллингов…

Но тут голос задал еще один вопрос:

– Вы родились в Британии?

– Нет, – ответила Анна. – Я родилась в Германии, но мой папа…

– Приношу свои извинения, – перебил ее голос, сразу утративший всю свою теплоту. – Мы рассматриваем в качестве претендентов только урожденных британцев.

– Но мы антифашисты! – вскричала Анна. – Мы стали антифашистами раньше, чем кто-либо еще!

– Приношу свои извинения, – отрезал голос. – Таковы правила, и не в моей власти их изменить.