Книга Кроваво-красная машинка - Мари-Од Мюрай

Выйти через дверь нечего было и думать. Замок и железный засов закрыты, древесина плотная и толстая.

— Здесь должно быть слуховое окно, — пробормотал я.

Действительно, было одно окно, слева от манекена-висельника, вне пределов досягаемости и к тому же заделанное фанерными планками. Я совсем приуныл.

— В любом случае, — тихим дрожащим голоском произнесла Катрин, — это всего лишь вопрос терпения. Кончится тем, что обо мне забеспокоятся дома…

— А разве кто-нибудь знает, где вы?

— Конечно. Соланж.

Я вздохнул. Сколько часов нам предстоит провести в этом месте? Пока нам светит фонарик, все еще терпимо. А когда батарейки начнут садиться…

— Я хочу пить, — сказал я.

— Ох, Нильс, да ведь мы здесь не больше десяти минут, — возразила Катрин.

— И еще я задыхаюсь. Здесь не хватает воздуха. Такое чувство, будто мы остались в мертвецкой после того, как все работники морга разошлись по домам.

Я задрожал от собственных слов. Мне представилась Катрин, распростертая на земле, разложившаяся, как принцесса Ларция. Катрин резко осадила меня:

— Да замолчите же наконец!

Я хотел было еще пожаловаться, как вдруг звук заставил нас обоих застыть. Тук, тук.

— Она не ушла, — прошептала Катрин.

Этот звук сводит меня с ума. Мне тринадцать лет. Он поднимается по лестнице, опираясь на трость. Чего он от меня хочет? Поддержать меня или уничтожить?

— Она снова спускается, — шепнула Катрин.

Я закрыл лицо руками. Он ненавидит меня за то, что я знаю. Надо убить того, кто знает. Сколько часов я смогу продержаться, слыша этот звук, воскрешающий все образы прошлого?

— Какой вы впечатлительный! — сказал мне Катрин. — В конце концов, это всего лишь старуха.

— Но что она здесь делает?

— Она воспользовалась отсутствием своих постояльцев, чтобы возвратиться…

— На место своего преступления, — закончил я. — Катрин, в этом доме давно никто не живет, и я уверен, что мадам Лакруа оказалась здесь не случайно. Мы угодили в ловушку.

— Но Соланж уж точно не могла сказать своей матери, куда мы пойдем этим вечером. Какая глупость!

— Соланж могла сказать об этом кому-нибудь другому, тому, кто ее знает и хорошо знаком с ее матерью… а может быть, и с вами…

Молчание. Катрин размышляла, сомневаясь. По ее остановившемуся взгляду я догадался: она поняла.

— Жан-Мари, — сказала она очень тихо.

По моему лицу пробежала недовольная гримаса. Решительно, мне не нравился этот господин.

— Ваш жених знаком с мадам Лакруа?

— Еще бы! Я говорила вам, что до нашей встречи у Жана-Мари была другая подружка. Это Соланж. Сейчас они иногда снова встречаются, чтобы сыграть партию-другую в теннис. Должно быть, в это время Соланж и рассказала Жану-Мари о моей грядущей поездке. Жан-Мари иногда навещает мадам Лакруа. Но зачем ему было ей говорить…

Я предоставил Катрин самой разбираться в своих предположениях. До сего дня именно она вовлекала меня в свою охоту за тайнами. Но мы предпочитали разные методы. Мне нравилось скорее воображать, нежели умозаключать… воображать даже невообразимое. С нижнего этажа снова донесся стук трости. Я прислушался. Тюк-тюк. Да возможно ли такое, не ошибаюсь ли я?

— Вы слышите, Катрин?

— Да. Она там, внизу.

— Вам слышится «тук, тук» или «тюк, тюк»?

Катрин с тревогой взглянула мне прямо в лицо.

— Что вы сказали?

— Да я про стук, это «тук, тук» или…

— Я вообще слышу только «бум-бум», — пошутила Катрин.

— «Бум-бум»? Но не «тук, тук»?

Катрин смотрела на меня так, будто я сам был слегка бум-бум. А ведь если стук звучал как «тюк, тюк», если я верно вообразил себе то, что происходит внизу, — тогда наше положение становилось по-настоящему угрожающим. Но не стоило пугать Катрин раньше времени.

— Отсюда нужно выбираться, — сказал я, вновь чувствуя прилив энергии, раз уж сражаться с прошлым больше не требовалось.

Я принялся методично обследовать чердак. Вокруг было много манекенов, одни с головой, другие без; очень старые швейные машинки и несколько скатанных рулонов ткани. Я стал их разворачивать.

— Что вы делаете? — спросила Катрин.

— Веревку. Помогите же. Мы порвем ткани на полосы и свяжем их.

— Вы просто в юности начитались комиксов про Тинтина…6

Кажется, Катрин не заразилась моей жаждой деятельности, но помогать все же стала. Вскоре у меня была готова длинная толстая веревка, украшенная несколькими узлами.

— Мне понадобится что-нибудь тяжелое, — пробормотал я, озираясь вокруг.

До меня долетел странный звук, сухой и жесткий, словно трескалась древесина.

— Упало что-то из мебели? — предположила Катрин.

Фонарик еще светил, но уже еле-еле. Скоро мы очутились в полной темноте. Действовать надо было быстро. Воздух раскалился так, что дышать становилось трудно. Снова звук треснувшей древесины.

На верстаке я заметил допотопные гиречные весы. В ящичке еще оставалось несколько гирь. Я выбрал одну, весом в 500 граммов, и привязал ее к концу веревки.

— Во что это вы играете? — поинтересовалась Катрин.

— Да вы же сами сказали: в Тинтина. Посторонитесь-ка. Я прицелюсь.

Я рассчитывал закинуть гирьку за крюк, на котором висел манекен. После двух безрезультатных попыток, с третьего раза гиря повисла в воздухе, обмотавшись вокруг шеи манекена. Я несколько раз потянул за веревку. Казалось, она закрепилась как надо.

— Но не полезете же вы? — забеспокоилась Катрин.

— Еще как полезу.

— Да зачем же? Слуховое окно закрыто, заколочено!

Не отвечая ей, я ухватился за веревку обеими руками.

— Спускайтесь, или вы поранитесь! Нильс, вы что, не слышите? Гиря сейчас оборвет веревку, смотрите же… Она не закрепилась.

И, словно в подтверждение правоты ее слов, гиря оторвалась, и я тяжело грохнулся оземь.

— Вот видите…

— Что за идиотка, — завопил я, — стоите тут с довольным видом и не понимаете, что происходит! Здесь ненормальная жара. Хлопки и треск, которые вы слышите, издает горящая древесина! Поймите, она подожгла дом!

Катрин округлила испуганные глаза. В любом случае, щадить ее нервы уже не было времени.

— Еще несколько минут, и дым повалит снизу, из-под двери. Мы изжаримся или задохнемся.

Катрин подобрала гирю, снова привязала к веревке, прицелилась в крюк, метнула.

— У вас получилось…