Книга Русское - Эдвард Резерфорд

Повсюду рыскали полицейские сыщики. Правительственная система надзора была настолько запутанна, что, для того чтобы доказать свою принадлежность к террористам, в сеть которых он проник, агент царской охранки будет вынужден застрелить министра внутренних дел! Формировались нелегальные политические партии.

Правда, не все было так скверно. При блестящем министре финансов Сергее Витте российские железные дороги и тяжелая промышленность достигли больших успехов. Транссибирская магистраль теперь простиралась до Тихого океана. В страну хлынул иностранный капитал, особенно из Франции. Но эти события, какими бы важными они ни были, едва ли имели большое значение для простого люда. В последние годы наблюдалась даже легкая экономическая депрессия.

Но причиной наступивших катаклизмов была война.

Это была та же история, что и раньше, когда Россия крайне неудачно вступила в Крымскую войну. На этот раз ареной действий стал Дальний Восток, где благодаря Транссибирской магистрали Россия стала усиливать свое влияние. Слишком уверенная в своих армии и флоте, могущественная материковая империя ввязалась в войну с маленьким островным государством. И надо же – потерпела там сокрушительное поражение.

Это было унизительно. Месяц за месяцем с фронта боевых действий приходили сводки о неудаче русских. Сражавшиеся на той далекой войне, смысл которой не был понятен ни им, ни их семьям, несли ужасные потери. Цена войны оказалась слишком высока, что привело к экономическому хаосу. Начался голод. Друзей у правительства не было. Даже временное военное положение, введенное еще в 1881 году, уже не могло сдерживать ситуацию. Либерально настроенное земское дворянство уговаривало царя даровать народу законодательное собрание.

А потом, в январе того же года, случилось Кровавое воскресенье.

Это происшествие, которое, по общему мнению, явилось искрой, вызвавшей великий русский пожар, было делом странным и неоднозначным. Демонстранты, возглавляемые харизматическим священником Георгием Гапоном, решившие обратиться к царю с петицией о рабочих нуждах, в некотором замешательстве шли по замерзшим улицам Санкт-Петербурга. Стрельба, как ее всегда изображают, произошла не перед Зимним дворцом. (Царя, во всяком случае, в тот день в городе не было.) Но в одном из нескольких столкновений, а именно у Нарвских ворот, когда толпа пыталась прорвать оцепление и испуганные солдаты открыли огонь, в результате чего погибли люди.

А потом начался настоящий ад. Либеральные земства протестовали против этого произвола властей. Начались забастовки. Проявив крайнюю некомпетентность, правительство закрыло университеты, по сути выгнав оставленных без присмотра студентов на улицы. Чувствуя надвигающийся кризис, все чем-либо недовольные группы населения видели в протестах шанс отстоять свои собственные интересы. Начались беспорядки в Финляндии, Прибалтике и Польше, а также в самой России. К лету в полицейских отчетах значилось 492 случая серьезных беспорядков. Огромные текстильные фабрики в Иваново, к северу от Владимира, пришли в движение. В журналах и листовках, циркулировавших в городах, стали появляться революционные статьи под псевдонимом, прежде известным лишь в революционных кругах, – В. И. Ленин. В мае и июне с Дальнего Востока пришло сокрушительное известие: весь русский флот потоплен. Вскоре после этого в Одессе, черноморском порту, взбунтовался русский броненосец «Потемкин».

Что же оставалось делать правительству? Полиция не могла справиться с ситуацией; армия, пребывавшая в плачевном состоянии, была сконцентрирована в основном на востоке. Вся Россия ждала дальнейшего развития событий.

И вот теперь маленький Иван пребывал в лихорадочном возбуждении. Что же происходило в Русском?

До этого утра в городке и на Суворинском заводе царила тишина. Но незадолго до полудня человек, вернувшийся из городка, доложил: «На ткацких мастерских что-то происходит». К середине дня пришло известие: «Это забастовка», и затем в деревне появились три местные девушки, работавшие на хлопчатобумажной фабрике. Они сообщили: «Нам велели идти домой».

И по этим признакам маленький Иван понял, что в Русское пришла революция.

А ближе к вечеру дядя Борис повел себя странно.

Александр Бобров, оказавшийся в тот день на рыночной площади в Русском, все еще пребывал в раздраженном раздумье.

Это был красивый светловолосый подросток, лет четырнадцати, с едва заметными усиками над верхней губой. Услышав о случившемся, он поспешил в городок, но до этого обменялся с отцом несколькими словами, которые не мог не произнести вслух. Вот почему, добравшись до городка, он все еще хмурился. Почему ему не удается контролировать себя?

Они были странной парой, отец и сын: так похожи внешне, но так различны по образу мыслей. «Наверное, – подумал Николай, глядя на мальчика в то утро, – некоторые люди просто рождаются консерваторами».

После трагической гибели старшего сына Николая несколько лет назад Александр остался единственным наследником, и молодой человек очень серьезно относился к своему статусу. Будучи религиозным, он любил ходить в церковь со своей бабушкой Анной и чрезвычайно гордился древними связями своей семьи с царской династией Романовых. Его главной целью было стать наследником и владельцем их поместья, и это долгое время являлось источником напряженности между отцом и сыном.

Николай прекрасно помнил свое отвращение к тем делам в имении, которыми был занят его отец Михаил; теперь настала его очередь. Разве он сделал что-нибудь лучше? Нет. Рязанское имение мало-помалу исчезло; он получил множество предложений продать оставшиеся у него во владении участки лесов и пастбищ в Русском – одно от деревенской общины и два, на небольшие участки, от Бориса Романова. Но каждый раз он отказывался от продажи из-за протестов своей матери Анны и юного Александра. Теперь он знал, что долго так не продержится. «Дело в том, – говорил он, – что после отмены крепостного права и мне, и крестьянам не стало хватать земли».

Его судьба не была чем-то необычным: русское дворянство окончательно пришло в упадок, и половина знакомых Николаю землевладельцев уже продала свои поместья. Но говорить об этом юному Александру было бесполезно.

И даже эта проблема не шла ни в какое сравнение с последними действиями Николая, которые его сын счел преступлением. «Почему, – нападал на него Александр, – рабочие предъявляют царю эти гнусные требования? Это все из-за вас, отец, из-за ваших земств».

Николай понимал, что ему следовало бы наказать сына за такую дерзость. И все же, глядя на Александра, стоявшего пред ним со слезами негодования на глазах, он не мог себе этого позволить. Дело в том, что сыновние обвинения были совершенно справедливы. В прошлом году, еще до того, как разразилась смута, он и другие либералы из земских собраний на встречах в Петербурге составили свое предложение царю, прося его о создании Учредительного собрания – парламента, который помог бы управлять страной. Какими пьянящими и волнующими были эти встречи. Некоторые из присутствующих утверждали, что это было похоже на Национальную конституционную ассамблею перед французской революцией, и сам Николай внезапно почувствовал тогда то же удивительное возбуждение, которое он испытал тридцать лет назад студентом, во время «хождения в народ».