Книга «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

То же самое о. Константин делал внутри лагеря, заботился о слабых, о больных, ободрял, отдавал все, что мог, и для него не было ни эллина, ни иудея. Как русский патриот, он выказывал большую силу духа и бодрый оптимизм в самые тяжелые дни в июле и августе 1941 года, когда немцы перли вперед и было не видно, где же их остановят. Он не допускал и мысли, что Россия может быть разбита, и боролся со всякими видами пораженчества твердо, определенно и часто очень жестко. С большой твердостью выступал в защиту евреев, когда русские пораженцы и германофилы сделали попытку их выдать головой немцам…

В Россию о. Константин и Ольга Алексеевна уехали вместе. Он поселился в Костроме, куда к нему приехала жена, и Ольга Алексеевна поселилась с ними. И вдруг здесь получено известие о неожиданной смерти Ольги Алексеевны и вскоре после того — о пострижении в монахи отца Константина. Ясно, произошло нечто из этой встречи, что судьбы этих трех людей запутались в клубок непримиримых противоречий и что даже смерть Ольги Алексеевны не распутала этого клубка и не развязала противоречий. Похоронена Ольга Алексеевна была в Костроме и очень может быть, что о. Константин поехал умирать у этой родной могилы[1515].

* * *

28 сентября 1950 г.

Был сегодня у Каплана. Жена его в Стокгольме в гостях у отца, которому 92 года и который ее встретил на аэродроме, привез к себе и с ней вместе всюду расхаживает. Изумительно.

Мы с ним поговорили об отце Константине, которого он также очень любил. По его мнению, обе смерти — о. Константина и Ольги Алексеевны — были совершенно естественны. Ольга Алексеевна была туберкулезная и надорванная. Там, в России, в первую же зиму она заболела злейшим плевритом. Что касается до о. Константина, то его здоровье никуда не годилось еще в лагере. Это, конечно, верно, но все-таки…

Он сказал мне затем, что в числе высланных [из Франции] оказались Рабинович[1516] и Чупек. Последнее меня удивляет: ведь он же польский полковник и дипломат из польского посольства, как будто persona grata[1517].

* * *

3 октября 1950 г.

Сегодня M-me Dumoulin завтракала у меня. Утомительная женщина — своим любопытством и недоброжелательностью к другим, особенно к женщинам. Под конец я стал уже отвечать односложно на ее назойливые вопросы. И, однако, в трудных обстоятельствах на нее можно положиться. Люди очень пестрые.

Был у меня, наконец, Пренан… Он несколько отвык и чувствовал себя стесненным; это его свойство хорошо мне известно. Разговор состоял из отрывков из наших писем, так как в общем и я, и он писали друг другу довольно большие и подробные послания. У него очень странная точка зрения на дело Лепешинской[1518]. Я считаю, что вопрос о ее опытах и утверждениях нужно решить экспериментальным путем и сделать это или у него в лаборатории или у Teissier, потому что их никто не заподозрит во враждебности ко всему советскому. Он отнекивается всеми частями тела: «Я никак не могу организовать эти опыты у себя, не имею техников и должен буду поручить одному из моих учеников. Это немедленно станет широко известным, и тогда, каков бы ни был результат, а я предполагаю, что он будет отрицательным, неприятностей мне не миновать».

«Хорошо, — отвечаю, — вы сейчас пишете книгу о клетке у животных. Как вы минуете вопрос о развитии клетки из нейтрального органического вещества, поскольку этот вопрос уже поставлен и обсуждается? Обе стороны обратятся к вашей книге за ответом. Где же и искать его, как не в ней?» — «А я совсем об этом не буду говорить». — «А соотношения между клетками, происходящими, по Лепешинской, из желтка, и развитием эмбриона? Ведь это входит в компетенцию вашей книги и вашей лаборатории?» — «Тоже ничего не буду говорить. Да мне и нечего сказать, пока опыты не повторены компетентными руками в компетентном месте». Странная, очень странная точка зрения. И еще страннее отзыв Teissier по поводу клеток, развивающихся из нейтрального вещества: «Взять цыпленка, половину съесть, половину растереть в однородную массу по рецепту Лепешинской, и эту массу превратить в целого цыпленка». Научные вопросы такими балаганными выходками не решают и не устраняют[1519].