Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

– первого зама с любыми полномочиями.

– Вот это да! – воскликнул Домба-Хаджи.

– Не смей так поступать, сынок! – вмешалась Алпату. – Как бы я ни ненавидела твою жену и ее отца, но так поступать недостойно!

– Это политика, – оправдывается сын.

– Я не знаю политик-молитик, а честь превыше всего! У тебя хороший пост и держись от этих торгов подальше. Добра от этого не будет.

– Не лезь не в свое дело, – зашепелявил на нее муж и с азартом в глазах спросил у сына, – а ты что решил?

– Пока не знаю.

– А если Ясуев узнает?

– Он уже знает… Я от него еду.

– А он что? – чуть ли не шепотом спросил Домба-Хаджи, склоняясь в интриге к сыну.

– Понимаешь, Дада! Я теперь не мальчик, у меня вес и авторитет. Семь голосов в бюро – мои. Как скажу, так и сделают.

– Так ведь это твои «одноклубники», как назвал вас Калганов, и всем известно, что именно Ясуев протащил их в бюро, а так бы, им этого в жизни не видать.

– Дада, это все в прошлом. И это я откупил на выборах.

– А твоя жена говорит, что ты за деньги все сделал, – снова вмешалась мать.

– Дура она и болтушка, – вмиг чванливость слетела с лица Албаста.

– Занимайся своим делом! – заворчал на жену Домба-Хаджи и следом вкрадчиво сыну: – Ну, так что же твой тесть?

– Ему я для важности сказал, что мне предложен пост премьера.

– Вот это молодец! – ударил по столу ладонями отец.

– Разве так можно? – тихий голос матери.

– Да замолчи, старая дура! – взбесился муж и вновь в восторге к сыну.- Продолжай.

– Ясуев сказал, что этот пост он должен Букаеву, а мне предложил вице-премьера и курирование Агропрома… Я попросил вице-премьера и весь финансово-экономический блок, плюс одно из силовых министерств.

– Умница! Умница! – вскочил Докуев-старший. – И что он ответил?

– Согласен.

– Теперь он со всем будет согласен, – заворчала Алпату, – а пройдет – пошлет вас подальше… Впрочем тебя – нет, ты зять, но выборы он тебе припомнит. Знаю я эту породу: коварны и злопамятны.

На это муж не огрызается на нее, в этом доля предвидения есть.

– А, может, действительно тебе не лезть в эту чехарду и остаться на своем месте, – жена остудила страсть Докуева-старшего, а он пытается умерить пыл сына, – первый секретарь райкома, что еще тебе надо?

– Нет. Теперь должность, которая мне досталась, стала выборной. А выборы это дело такое… Вон видите, что в нашем колхозе произошло. Столько я денег угробил, всех вроде ублажил, а на выборах Айсханова «прокатили» и Шахидова выбрали.

– Да-а, народ ныне оборзел, – поддержал сына Домба-Хаджи, – совсем оголтелые стали от этой перестройки, нюх потеряли, позабыли сделанное им добро. Вот, раз начал, упрятал бы ты Шахидова, как и братьев Самбиевых, в тюрьму, и колхоз поныне наш был бы.

– Колхоз я верну, – вновь вальяжность появилась в осанке сына, – а до суда дело Шахидова я довести не мог – многое бы всплыло. А Арзо Самбиев сам залетел из-за драки с надзирателями. Да вы, небось, это лучше меня знаете.

– Знаем, – закончила Алпату печь чепалгаш, обмывала в теплой воде, готовясь обдать их топленым маслом и подать к столу. – Говорят, из-за письма к Полле…

– Ой, куда ни ткнись – или Самбиевы или Полла, – перебил жену Домба-Хаджи, – просто белый свет на них клином сошелся… А наш дурень Анасби просто на ней помешался! Это все ты виновата, – развернулся он к жене, – все вздыхаешь по ней, этому идиоту про нее шушукаешь, вот он и творит чудеса.

– А что он теперь натворил? – удивился Албаст.

– Ой, не спрашивай, – огорчилась мать, – просто горе с ним!

– Хотели от тебя скрыть, так твоя жена все равно все узнает, – покачивая головой, скорбно начал отец. – Эта сука Полла работает ныне в районной больнице…

– Не сука она, – вступилась мать.

– Замолчи! Все вы суки! – от злости слюнка выступила на губах Докуева-старшего. – Так вот… Наш оболтус вновь поехал к ней, а там ее второй муж, какой-то врач – Султанов. Вот и началось. Наш был, как всегда, нетрезв… Говорят, обкурен…

– Так это не то, что до этого было?

– Нет. Тогда он тащил Поллу из кабинета. То кое-как замяли. А это вот на днях, до города еще не дошло, а то бы все только об этом и болтали бы.

– Вот идиот! – схватился за голову Албаст. – А я хотел его на пост министра МВД! Представляете, я – в минфине, он – в милиции, вся республика в руках!

– Какой министр?! – чуть ли не плачет мать.

– Так неужели нельзя его на ком-либо женить или эту Поллу насильно привести или вовсе из республики ее выгнать?

– Слава Богу! – вздернул руки Домба-Хаджи. – Говорят, она после последнего кошмара куда-то уехала насовсем. Куда? – обратился он к жене.

– В Краснодар, говорят.

– Туда ей и дорога, – облегченно вздохнул отец семейства, – а лучше бы совсем в Сибирь вслед за Самбиевыми.

– Кстати, сынок, – жалобный голос матери, – раз уж заговорили о Самбиевых. Забор-то ты вокруг их надела возвел, а…

– Это мой надел! – грубо перебил Албаст мать. – Я там хозяин! Я! И забудьте про этих ублюдков! Они оттуда не вернутся. Найдут их тела окоченевшими в Сибири. А еще лучше – в прорубь, к рыбам! Там реки громадные!

После этого всплеска семейная идиллия пропала. Насупленный, гневный Албаст засобирался.

– А чепелгаш готовы, – жалобно сообщила мать.

– На ночь не ем, – буркнул сын, выскочил во двор.

– Ты со своим языком не умолкаешь, – стал добивать Алпату муж.

Проводив сына, Домба-Хаджи обошел двор, спустил собак, выключил везде свет.

Огромный Докуевский дом погрузился во мрак.

Алпату легла спать здесь же, в столовой. Подниматься по ступенькам и идти в ею же обустроенную шикарную спальню теперь тяжело, лень. Да и видит она из столовой весь двор, ворота. По ее просьбе, никихитцы соорудили в столовой на сельский манер деревянные нары во всю длину стены. Здесь же дровяная печь, типа камина. Вот и днюет и ночует Алпату на нарах, как часовой следит за хозяйством.

Ее муж поначалу рад был, что она не спит с ним в спальне, а потом как-то приснился ему кошмарный сон, аж сердце прихватило, и побежал