Книга Улыбка - Тамара Квитко

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он смог найти в себе смелость подойти к ней и хоть изредка находиться рядом…

Наконец, неожиданно для себя, Марк решился заговорить с Ханой. Когда она торопливо вышла из колледжа, он её окликнул. Хана обернулась, с удивлением посмотрела на него.

Он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила девушка, не делая шага назад.

– Так… ничего. Хорошая погода, – неожиданно нашелся он.

– Но я тороплюсь, – она удивлённо смотрела прямо ему в глаза.

– Да-да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Хана как-то чаще стала смотреть в его сторону. И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по Интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вёл себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился.

Так бывает с влюблёнными, встречающимися после первой горячей ночи, начинающими исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, проверяя, не охладели ли чувства партнёра.

Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим, втайне зная: рано или поздно эта грань растворится и они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вот такой день наступил.

После занятий Марк решительно подошёл к Хане, и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Просто пошли, куда придётся, куда ноги понесут.

День оказался солнечным. Небо радовало своей прозрачной голубизной. Деревья уверенно распускали изумрудную свежесть клейких ароматных листочков. Птицы выводили призывные рулады. На обочинах среди прошлогодней жухлости стайками выглядывали голубые подснежники.

Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующем всеми возможными цветами саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов. Прощаясь, Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– С той долговязой девушкой? – неожиданно для себя бросил Марк, глядя в сторону.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги?

– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк и запнулся, зная о плохом отношении к ревнивцам.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время довольно часто. У меня не одна подруга. И как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же мне не хотелось оставаться одной.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться. Ему показалось – у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько ни следи.

Вместо слов он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно покрыл другой.

Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку, спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить её с такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог…

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые не смущаясь. Так смотрит собака – преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина; уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и слегка сжал её ладонь в желании забрать на себя грядущие неприятности или по возможности отогнать их. Но он не знал, каким образом может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.

– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось.

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.

– Ты умеешь читать в глазах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой, и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились волнующимися волнами. Она осторожно высвободила свою ладонь из его всё ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась. Но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минуты тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность из-за своей излишней увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, полностью завладевшим им, отнявшим у него одного за другим немногочисленных друзей.

Теперь же компьютер, его друг номер один, начал неуклонно сдавать позиции перед Ханой, отодвигаясь на второй план без претензий и ненужных обид, не понимая ничего, хотя пользователь-хозяин считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом.

Марк всё чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. Он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать своё глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, формулировать свои мысли и даже записывать их.

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов. Тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: «Входи», входил, молча оставаясь стоять у двери, не совсем понимая, зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто-то другой, даже самый что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ответить на вопросы, а если и попытались бы это сделать, то это было бы их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но не его, Марка. Ему самому придется отвечать, а не переваривать чужую жвачку, которая к тому же не может быть усвоена, а только присвоена и впоследствии будет выдана за свои суждения без угрызения совести.