Книга Маргарита Бургундская - Мишель Зевако

– Ладно, пойдем, – проворчал Гийом, – да заберет тебя чума!

– Угу, пойдем, – сказал Рике. – Вот только что мы там будем делать?

– Увидите! – отвечал Бигорн. – В любом случае, я обещаю, что будет весело.

В этот момент они вынуждены были прервать разговор, так как необычная процессия, миновав подъемный мост, проходила через одни из ворот Лувра. Во дворе, куда допустили эту толпу, собрались король, королева, их шевалье и сеньоры.

Маргарита Бургундская, окруженная сестрами Жанной и Бланкой и многочисленной прислугой, сидела под навесом из золотистого сукна на приподнятом на несколько ступенек помосте, вокруг которого в три шеренги выстроились алебардщики.

В нескольких шагах от этого помоста находился король и его свита.

– Входите, друзья мои! – кричал Людовик Сварливый, громко хохоча. – Входите и ступайте за вашим епископом – он вас уже ждет.

Два медведя, что шли во главе, принялись топтаться на месте и резвиться, словно в благодарность королю, который подал сигнал к началу веселья.

Тогда процессия, под громкие звуки труб и крики различных животных, торжественно прошла перед помостом. Принцессы и их служанки помирали со смеху. И во всем этом веселом смятении, среди всех этих смеющихся лиц, лишь одно – Маргариты Бургундской – было серьезным и безмолвным.

Она взирала на всю эту неистовую радость вокруг с видом мрачным и свирепым, и душа ее была очень далеко от разворачивавшегося у нее перед глазами зрелища.

Тем временем, продефилировав, процессия сбилась в группку перед королем, для которого играли деревенские скрипачи.

Затем, когда крикливая музыка наконец стихла, некий скоморох вышел вперед и воскликнул:

– Сир король, мы пришли за нашим епископом.

– Вот он, – столь же громогласно отвечал король, указывая на своего камердинера, несчастного Баэня, который по прихоти своего августейшего хозяина сделался в тот день епископом дураков.

И тогда люди из процессии окружили Баэня, издавая громкие вопли.

– Благословения! Благословения! – вопила толпа.

По жесту короля сеньоры отошли в сторону. Окружавшие помост алебардщики отхлынули вправо и влево, и тогда стало видно, что помост этот приподнят над рядом бочек, каждая из которых была снабжена краном, который оставалось лишь повернуть, чтобы наполнить кружки. Король первым направился к одной из бочек, до краев наполнил поданный ему огромный кубок, осушил его залпом, затем, наполнив снова, вылил содержимое кубка на голову испуганного Баэня и громким голосом прокричал:

– Именем Бахуса, ты объявляешься священным епископом дураков!

Слова его были встречены восторженным ревом. Никогда еще ни один король не был столь сварливым и столь расположенным веселиться со своим народом. И королевская щедрость, которая предоставляла в распоряжение процессии несколько бочек вина, окончательно закрепила популярность сына Филиппа Красивого. Пара мгновений – и к бочкам было уже не пробиться. Кувшины, кружки, бутыли ударялись друг о друга, так что вино закончилось уже через несколько минут.

Процессия вышла из Лувра так же, как и вошла – в большом беспорядке и суматохе. Она пополнилась одним персонажем, коим был Баэнь, епископ дураков, но потеряла троих, всеми обожаемых… Исчезли оба медведя и обезьяна.

В это время в Соборе Парижской Богоматери, куда наконец прибыл епископ дураков, продолжался праздник.

Бедный Баэнь – а его били, пинали ногами, стегали хлыстом, пока наконец не вытолкнули к алтарю – вынужден был провести некое подобие мессы – настоящей вакхической мессы, тогда как присутствующие танцевали, прыгали, играли в кости едва не на алтаре. Вскоре всеобщее опьянение поднялось до исступления, грянули непристойные песни.

«Могло ли на самом деле быть такое, – с возмущением восклицает один из парижских историков, – чтобы люди предавались таким гнусностям? Разум восстает против подобного безумия».

Мы ответим этому автору – возможно, немного жестко, – что, если бы он жил в те времена, когда происходили эти сатурналии, они, вероятно, показались бы ему вполне естественными. Это всегда серьезная ошибка в истории, – судить индивидуумов и толпу по тем особым представлениям, которые формируют нашу современную цивилизацию.

Пытка мессой закончилась для несчастного Баэня около четырех часов пополудни, в тот момент, когда он уже начинал изнемогать от голода и жажды, учитывая тот факт, что, если все это сборище предавалось отвратительной пирушке, сам он был не вправе даже прикасаться к сосискам, кровяным колбаскам, окорокам, пирогам, птице, что проходили у него под носом. Некий священник, участвовавший в этой кощунственной комедии, подсказал ему последние слова, которые он должен был произнести. Бигорн повернулся и, пытаясь перекрыть стоявший в соборе гул, прокричал:

– Ite, missa est![4]

– Иа! Ио! – отвечало собрание громоподобным ослиным ревом.

* * *

Наступила ночь. Теперь, после суматошных утренних зрелищ, уже безмятежный Лувр засыпал. Король провел вечер за выпивкой и играми с некоторыми из своих шевалье. Все разговоры неизбежно сводились к необъяснимому исчезновению графа де Валуа, но великий прево заверил, что Буридан и его сообщники не замедлят попасть в его руки и, кроме того, пообещал, что место, где удерживают дядю короля, если, конечно, его еще не убили, будет обнаружено в самое ближайшее время. В десять вечера, что тогда считалось уже поздним часом, король направился к своим покоям, поинтересовавшись, вернулся ли в Лувр его камердинер Баэнь. Тот еще не возвращался.

Войдя в комнату, за которой располагалась его спальня, король отдал приказ, чтобы Баэнь вошел к нему, в какой бы час ночи он ни вернулся.

– Хочу, – добавил он, смеясь, – послушать, как прошла месса дураков. Пресвятая Богородица, и почему только я сам не мог на ней присутствовать, повеселиться, как простой буржуа? Как они, должно быть, смеялись, мои славные парижане! А меня там не было!.. Что ж: придется довольствоваться хотя бы рассказом о мессе из уст новоиспеченного епископа Баэня.

Затем Людовик Сварливый вошел в спальню. В течение следующего получаса до него доносились шаги ночных патрулей, обходивших улицы и перекрестки. Затем шумы стихли, огни погасли.

В соседней со спальней короля комнате нес вахту караульный, который сменялся каждые два часа.

В комнате этой царил полумрак; лишь одна, свисавшая с потолка небольшая лампа освещала ее тусклым светом.

Что до караульного, о котором мы упомянули, то, опершись на рукоять алебарды, он неподвижно стоял перед дверью короля. Этот караульный входил в роту французских лучников, которые составляли войсковой корпус, коим командовал капитан стражников Юг де Транкавель.