Книга Атаманский клад - Юрий Милютин

— Так точно, товарищ генерал, — мужчина в гражданской одежде вскочил со стула. — Разрешите идти?

— Свободен.

Хозяин кабинета, когда мужчина вышел в приемную, нажал кнопку на пульте внутренней связи, попросил зайти к себе одного из следователей. Затем прошел в комнату отдыха, задрапированную бамбуковой вьетнамской мозаикой. Открыв объемистый бар, плеснул коньяка в хрустальную рюмку, выпив, постоял немного, дожидаясь, пока напиток, расширяющий сосуды, прокатится горячей волной по всему телу. Потрогал эфес турецкой, висевшей на стене на маленьком коврике, старинной шашки с аляповатым нерусским орденом, прикрепленным к нему. Но вытаскивать из ножен длинное лезвие, кованное из булатной стали, как часто это демонстрировал, не стал. Закрыв дверцу бара, снова возвратился в кабинет. На пороге уже возвышался вызванный следователь.

— Что у нас есть по Пулиперу? — спросил генерал у сотрудника с погонами капитана, нашаривая ладонью любимый паркер. — Когда мы в последний раз вызывали его к себе? И по какому вопросу?

— В последний раз мы тревожили скупщика ценностей давно, по поводу старинной картины, принадлежащей кисти донского художника Горобцова, украденной несколько лет назад из музея Искусств на Пушкинской, — отрапортовал старший следователь по особо важным делам. — Картину мы у него конфисковали, передали обратно музейным работникам, самого скупщика отпустили с миром. Потом гражданин Пулипер ушел в подполье, не объявляясь даже на рынке нумизматов в парке Горького. Выезжал в Израиль, по непроверенным данным от различных источников посетил Париж, где отирался некоторое время среди художников на площади Тертр за базиликой Сакре Кер, что находятся на холме Монмартр. Затем присутствовал на аукционе Сотбис в Лондоне при распродаже мировых ценностей, ничего не приобрел, ничего и не предлагал. Вернулся снова в Россию.

— Эта информация вся?

— Так точно. По Пулиперу докладывать больше пока нечего.

— Нужно сделать так, чтобы посетить нас ему понадобилось самому. По доброй воле, — начальник Управления постучал по столешнице паркером, окинул полноватую фигуру следователя тяжелым взглядом. — В крайнем случае, пошлите по почте обычный вызов, он должен, направляясь к нам, прихватить нагрудный знак “За храбрость” с портретом императора Петра. Недавно им купленный.

— Так точно, товарищ генерал, — подтянул сотрудник большой живот. — Разрешите выполнять?

— И чтобы претензий от него не возникало, что мы дергаем честных граждан по поводу и без повода, — добавил начальник играя стальными нотами в хорошо поставленном театральном баритоне. — Надеюсь, статьи в газетах о его посещении нашего Управления не появится.

— Никак нет, об этом я предупрежу прямо сейчас начальника пресс-службы.

Глава десятая.

Коца, развалившись в старом кресле в трехкомнатной квартире на улице Пушкинской, обставленной старинной мебелью, неторопливо осваивался в пространстве, знакомом ему по прошлым посещениям, Сюда он попал не впервые, но всегда испытывал ощущения неловкости, заставлявшие чувствовать себя скованно. Хозяин гостям и помощникам разрешал лишь то, что дозволял себе сам — ни шага, ни лишнего движения. Было видно с первого взгляда, что мебель сделана из ценных пород дерева, в основном, из дуба и ореха. На самом верху книжных шкафов, забитых книгами под завязку, умещались узкогорлые пестрые вазочки и широкогорлые горшки, статуэтки богов, просто человеческие фигурки, гипсовые и фарфоровые копии зверей. Над шкафами и между ними заполняли пространство многочисленные картины различных художественных школ и направлений. Маски, то ли африканские, то ли эскимосские, странноватые на вид поделки. В самих шкафах рябили открытки с видами старого Ростова, других дореволюционных городов России. Было понятно, что хозяин квартиры не брезговал ничем, хотя выделить основное направление его увлечений было нельзя. И какой бы человек здесь не появлялся, его не покидала мысль, что вокруг художественный бардак, на котором не стоит задерживать внимания. Но это впечатление было обманчивым.

Сам хозяин находился тут-же, устроившись в скрипучем кожаном кресле-качалке напротив. Это был седой лысоватый мужчина под шестьдесят лет с длинными прядями волос, ниспадающими вдоль моисеевского лица. Над пастернаковскими губами, резко очерченными, нависал крупный крючковатый нос. Внимательные голубые глаза светились умом, тем самым, которого отражалось меньше у представителей других народов. Рядом с Коцей молча сопел, примостившись на невысоком пуфике, черноголовый Микки Маус. Они пришли недавно и настоящего разговора с крупным представителем скупщиков ценностей еще не заводили.

Коца решил повременить с выходом на рынок, после сделки с пастухом и неприятных событий, последовавших за этим, когда один из шестерок Скирдача выстрелил в него из пистолета “Макарова”. Чувства страха валютчик не испытывал ни перед бригадиром, ни перед его помощниками, как не было опасений за то, что Хозяин примет решение его изолировать. Так он поступал не раз с непослушными валютчиками, в том числе с Лехой Слонком, своей правой рукой. Не верил и в то, что ему станут мстить ментовские жополизы, слишком мелкие рыбешки, чтобы не задуматься об ответной мести с его стороны. А вес и авторитет в среде менял он заиметь успел, даже менты не проходили мимо, чтобы не пожать ему руки. В тот вечер они с Маусом заперлись в ларьке Каталы, и расмотрели богатство, приобретенное у мужика, во всех подробностях. После чего Катала и Маус в один голос посоветовали Коце сваливать с базара побыстрее, мало того, предупредили, что квартиру придется на время поменять. Если шестерка Скирдача, подсматривавший в театральный бинокль, расписал сделку во всех красках, то вряд ли кто из дельцов останется теперь равнодушным к сокровищам пастуха. Так он и сделал, договорившись предварительно с Микки Маусом о встрече и дальнейших действиях. Тот обещал просветить обо всем Пулипера, скупщика ценностей, известного в городе, и попросить у него аудиенции, чтобы наметить план дальнейших действий. Ночь пришлось провести у любовницы, живущей на другом конце города, он нанял частника и гонял его по переулкам до тех пор, пока не осознал, что любая слежка не выберется из лабиринтов на свет божий без чьей либо помощи. Ближе к обеду Коца приехал в центр города, они вместе с Маусом, петляя как зайцы, пришли в этот сталинский дом на престижной Пушкинской улице, с толстыми стенами, с потолками в квартирах по четыре метра, с кухнями минимум по десять. С дубовым обязательным паркетом на полах, со множеством других удобств в отличие от холодных что зимой, что летом, хрущевок с брежневками. Валютчик, прежде чем войти в арочный тоннель, ведущий во двор здания, обернулся назад в который раз, и заметил, как скакнула за дерево неуклюжая фигура в зимней одежке. Подумал, если бы он пробирался один, никакой сволочью и близко бы не пахло, а с Микки Маусом только грибы летом собирать на крутой полянке. Пришлось успокоить себя мыслью, что ломиться к хозяину непрошенные следопыты не станут. Да и саму квартиру в доме с несколькими подъездами на обе стороны угадать будет нелегко, если не знать заранее, к кому направились гости. Они пролетели несколько лестничных маршей, затаили дыхание на площадке, готовые выскочить на улицу с противоположного бока. Внизу было тихо. Микки не воспользовался электрическим звонком, а постучал в крепкую дубовую дверь особым образом. Ждать им пришлось довольно долго, пока с той стороны не раздались какие-то звуки. На пороге вырос худой мужчина в возрасте, прищурившись на посетителей ярко-голубыми почти детскими глазами, молча отступил в сторону, пропуская их в широкий полутемный коридор. Когда все устроились вокруг стола, хозяин квартиры после нескольких в начале встречи ничего не значащих фраз, предложил: