Книга Улица Марата и окрестности - Дмитрий Шерих
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все-таки любопытно: в одном доме, в одно время – черносотенец и пропагандист марксизма, пусть даже бывший.
И еще одна приметная персона связана с историей дома № 29. В начале XX века, одновременно с Булацелем, здесь жил тайный советник сенатор Владимир Николаевич Варварин. Сегодня его имя знакомо немногим, а ведь в те годы Варварин участвовал в двух громких процессах, вошедших в историю России.
Первый из этих процессов состоялся благодаря прессе. Осенью 1906 года газета «Речь» сообщила читателям об одном странном контракте. На некоторые губернии России обрушился тогда неурожай, и правительство решило закупить зерно для помощи голодающим. Дело поручили товарищу министра внутренних дел Владимиру Гурко. Тот заключил контракт с предпринимателем Эриком Лидвалем (братом знаменитого архитектора, создавшего «Асторию» и некоторые другие питерские постройки). Все бы ничего, да только Лидваль не выполнил условий контракта. Получив солидный задаток, он вместо 10 миллионов пудов ржи поставил лишь 915 тысяч.
Правительство тогда спешно заключило новые контракты, уже не с Лидвалем. А пресса, прознав о случившемся, стала задавать вопросы: почему вообще Гурко заключил соглашение с Лидвалем? Торговцев зерном ведь в столице хватало, а Лидваль подвизался дотоле на других поприщах: торговал новейшими ватерклозетами и фильтрами, содержал игорные и увеселительные заведения...
Шумиха быстро набрала обороты. В обществе заговорили о личных интересах Гурко. Министр внутренних дел – тогда им был Петр Аркадьевич Столыпин – не стал защищать подчиненного. В конце концов было назначено следствие, которое и возглавил сенатор Варварин.
Сергей Юльевич Витте так писал о роли Варварина в этом деле: «Он произвел дознание и обвинил Гурко в поступках, влекущих за собою самые серьезные наказания».
Что же это были за проступки? Как минимум – небрежность при оформлении контракта, неосторожность в выборе партнера. Как максимум – взяточничество (оставшееся, правда, лишь в области догадок).
Император Николай II всячески симпатизировал Владимиру Гурко, но игнорировать обвинения не мог. Так Гурко оказался перед судом Сената, который отстранил его от государственной службы на три года. Приговором были недовольны и противники Гурко, и его защитники во главе с императором. Впрочем, Николай отыгрался скоро: уже через несколько месяцев помиловал Гурко, потом произвел его в камергеры и члены Государственного совета...
А вот сенатор Варварин членом Государственного совета не стал – как раз из-за служебного рвения. Когда министр юстиции представил Варварина на эту должность, «его величество на это назначение не согласился, сказав, что он никогда не забудет действий Варварина по преданию суду Гурко».
Впрочем, скоро сенатору предоставилась возможность реабилитировать себя в глазах высшей власти.
В 1909 году бывший директор Департамента полиции Алексей Лопухин был обвинен в «преступных сношениях с революционерами». Суть его проступка была проста: он выдал эсерам провокатора Евно Азефа. Тот, как известно, умудрялся работать сразу и на правительство, и на революцию, обманывая при этом обе стороны.
Подозрения насчет Азефа возникали и раньше: их особенно подогревал знаменитый революционер Владимир Бурцев. Однако эсеры не желали видеть в боевом товарище предателя. Тогда Бурцев вышел на контакт с Лопухиным и подробнейше рассказал тому все, что знал о двойной жизни Азефа – не называя того, однако, по фамилии.
И вот ключевой момент, изложенный самим Бурцевым:
« – Вы, будучи директором департамента полиции, не могли не знать этого провокатора, – в департаменте полиции он был известен, как Раскин, Виноградов, – были у него и другие клички, – сказал я. – Как видите, я его теперь окончательно разоблачил и я еще раз хочу попросить вас, Алексей Александрович, позвольте мне сказать вам, кто скрывается под псевдонимом Раскина?
– Никакого Раскина я не знаю, а инженера Евно Азефа я видел несколько раз! – сказал Лопухин.
Конечно, для меня менее, чем для кого-либо эта фамилия была новостью. Больше года она буквально ежеминутно была у меня в голове. Но то, что я ее услышал из уст Лопухина, меня поразило, как громовой удар».
Свидетельство Лопухина сыграло важную роль в разоблачении провокатора. В конце концов эсеровский суд признал вину Азефа и вынес ему смертный приговор. Однако привести его в исполнение не удалось: Евно Фишелевич скрылся...
Инициатором процесса над Лопухиным был Петр Аркадьевич Столыпин. Дело тогда поручили особому присутствию Сената; Владимир Николаевич Варварин председательствовал на суде.
Вердикт сенатора и на сей раз оказался суровым, но теперь уже суровость была вполне востребована «наверху». Лопухин был приговорен к пяти годам каторги, хотя общественное мнение считало обвинение недоказанным. Лишь потом приговор был смягчен: каторгу заменили на ссылку.
Вот что писал по этому поводу Витте: «Над Лопухиным был устроен суд крайне несправедливый, и недаром суд этот называется судом "Варвариным"...»
Вот так он и вошел в историю России, сенатор Владимир Николаевич Варварин, жилец дома № 29 по Николаевской улице.
Нынешний дом № 31 – внушительный, с интересным фасадом в стиле модерн, – был построен на исходе XIX века. А дотоле здесь стоял трехэтажное, куда менее эффектное каменное здание. Владельцев у того дома сменилось немало, но вот редкий для нашей улицы случай: среди них оказались аж две великосветских дамы, известных своим богатством. Даже удивительно, что заставило их приобрести здание на купеческой улице...
В середине XIX столетия хозяйкой дома была графиня Анна Орлова-Чесменская; ей в ту пору принадлежали многочисленные имения и дома – и не факт, что она вообще хоть раз побывала на Грязной улице.
Анна Алексеевна оставила след в литературе. Сама она не писала, но многие литераторы и мемуаристы не обошли стороной ее персону. Вот, скажем, отрывки из державинского стихотворения:
Дом № 31
Это Гаврила Романович наблюдал с восхищением, как танцует юная дочь графа Орлова-Чесменского, знаменитого Алехана. Некоторые мемуаристы, правда, не разделяют восторгов Державина: по их мнению, графиня была дурна собою. Как бы то ни было, личная жизнь Анны Алексеевны не сложилась. Замуж она не вышла, несмотря на предложения нескольких видных собою женихов.
