Книга Людовик Святой и его королевство - Альбер Гарро

Эмир Фахр-эд-Дин, принявший бразды правления, некоторое время держал в тайне смерть султана, стремясь избежать смут, и спешно готовился к войне. Султан, почувствовав близкую кончину, призвал сына Туран-Шаха, управлявшего Хараном, Эдессой и другими землями в Месопотамии. Эмиры получили приказ принести ему клятву верности и до его прибытия во всем повиноваться Фахр-эд-Дину. Впрочем, главной задачей было остановить наступление крестоносцев.

Из дельты Нила, по направлению на восток от Дамьетты, вытекал канал Ашмун. Вражеское войско расположилось в Мансуре, на противоположном берегу канала, в том месте, где он вытекал из реки, и стало лагерем на равнине, простиравшейся до речного берега.

В Фарескуре, довольно близко от Дамьетты, путь войску Людовика Святого преградил ирригационный канал. Потребовалось засыпать его землей. Легат обещал отпущение грехов тем, кто возьмется за эту работу, так что Людовик Святой пожелал лично подать пример, приняв участие в осушении канала.

По дороге отряд из пяти сотен сарацин прибыл к французам, заявив, что они недовольны султаном и хотят присоединиться к крестоносцам. Людовик Святой принял этих людей, но повелел следить за ними. 6 декабря на марше они набросились на отряд, шедший перед ними, намереваясь уничтожить его; но находившиеся по соседству тамплиеры их стремительно атаковали и перебили.

Прибыв к Мансуру и узрев сарацин на противоположном берегу реки, Людовик Святой велел разбить лагерь со рвами и укреплениями и установить метательные орудия. Обозы с продовольствием, приходящие из Дамьетты, могли добраться только по воде, и сарацины их перехватывали. Начался голод. В самое Рождество пришлось отбивать вражескую атаку. Все, кто отходил от лагеря, погибали. Гуго де ла Тур, епископ Клермонский, умер 29 декабря 1249 г. Рукав Ашмуна был глубоким, зажатым между крутыми берегами, неудобным для переправы. В феврале 1250 г. решили возобновить маневр, удавшийся в Фарескуре, – соорудить плотину, которая удержала бы воду вверх по течению и перекрыла бы канал. Крестоносцы построили две крытые галереи с одной башней для арбалетчиков, чтобы защищать людей, строящих дамбу, от сарацин, удерживающих противоположный берег, – эти сооружения назывались «кошачьими замками». Но здесь было много воды, чтобы ее затворить. А сарацины разрушали дамбу по мере ее сооружения – они подрывали берег со своей стороны, и вода прорывалась, разрушая труд, стоивший христианам трехнедельных усилий.

С помощью своих метательных машин сарацины могли не только отвечать на выстрелы христианских орудий, но и использовать против крестоносцев «греческий огонь». Жуанвиль сообщает, что, не имея никакой защиты от этих орудий, один рыцарь сказал: «Я решил, и вам советую, всякий раз, как они будут метать в нас огонь, падать ниц и молить Господа нашего, чтобы Он сохранил от этой напасти». Жуанвиль продолжает: «Едва они нанесли первый удар, как мы опустились на колени, последовав совету этого рыцаря. Первый снаряд, посланный врагами, пролетел между двумя нашими "кошачьими замками"… Наши люди приготовились тушить огонь. Греческий огонь летел вперед, большой, как бочка для незрелого винограда, а огненный хвост, вырывающийся из него, был длиною с копье. Он производил такой шум при полете, что казался молнией небесной и походил на дракона, парящего в небе. Он так сильно сиял, что в лагере было светло, как днем, из-за великого обилия яркого огня. В этот вечер трижды метали они в нас греческий огонь. Всякий раз, когда наш святой король узнавал, что в нас мечут греческий огонь, он вставал со своего ложа и простирал руки к Распятию, говоря в слезах: "Всемилостивый Господь, сохрани моих людей!" И я воистину верю, что его молитвы сослужили нам хорошую службу. Вечером, всякий раз как падал огонь, он посылал одного из своих камергеров узнать, что с нами и не причинил ли огонь нам ущерба».

Однажды, когда молодой герцог Анжуйский стоял на страже, в два «кошачьих замка» попал греческий огонь, их охватило пламя, и королевский брат настолько утратил всякое разумение, что хотел броситься в огонь, чтобы загасить его. Людовик Святой попросил у баронов древесину с их кораблей, дабы соорудить новый «кошачий замок», ибо иного материала, которым можно было бы воспользоваться, под рукой не было. Когда «кошачий замок» был закончен, король решил завезти его на дамбу в день, когда герцог Анжуйский станет на стражу. Едва ее установили, как сарацины обстреляли дамбу, чтобы ею нельзя было воспользоваться, затем они привезли свое орудие для метания греческого огня и спокойно сожгли постройку христиан.

После того как крестоносцы потратили много времени, пытаясь переправиться через реку, один бедуин предложил за 500 безантов показать брод. Ему выдали деньги. На совете решили, что герцог Бургундский и бароны Святой земли останутся охранять лагерь, а король с братьями переправятся на другой берег. Переправа состоялась в день Заговенья, 8 февраля 1250 г. Лошадям крестоносцев пришлось плыть через канал, покуда они не почувствовали дно; на противоположном берегу христиан ждал не только крутой подъем, но и готовые к бою сарацины. Несколько рыцарей во время переправы утонуло.

Построение войска было таково, что тамплиеры, как более выносливые бойцы, составляли авангард, а граф Артуа шел непосредственно за ними. Едва миновав брод, молодой принц обратил в бегство сарацин, толпившихся на берегу канала, и, совершенно позабыв о всякой дисциплине, ринулся преследовать отступавших. Тамплиеры заявили ему, что он позорит их, занимая место, указанное им королем. Граф Артуа ничего не желал слушать; кроме того, рядом с ним ехал некий глухой рыцарь, видевший только врага и беспрестанно кричавший: «На них! Да ну, на них же!» Тамплиеры, посчитав, что навлекут на себя позор, ежели позволят брату короля скакать впереди, пришпорили лошадей.

В сарацинский лагерь они влетели подобно урагану. Гийом Длинный Меч и Рауль де Куси мчались за графом Артуа. Эмир Фахр-эд-Дин, сидевший в своей ванной и занятый окраской бороды, вскочил на коня, не имея даже времени вооружиться, чтобы присоединиться к своим отрядам. Его догнали и почти тут же убили. Сарацин гнали в Мансур и дальше – по дороге на Каир. Беглецы стекались в столицу Египта, сообщая, что война проиграна.

Магистр Ордена тамплиеров хотел отговорить графа Артуа вступать в Мансур, который со своими узкими и кривыми улочками легко мог стать западней. Гордец, насмешник и человек дерзкий, граф не пожелал ничего слышать. Он оказался заперт в городе. В то время как его воины помышляли только о грабеже, жители набросились на них, бросая камни и балки с крыш домов, а спрятавшиеся сарацинские воины внезапно налетели со всех сторон. Мамлюки во главе с Бейбарсом вновь собрали убегавших и перешли в наступление. У графа Артуа не было арбалетчиков, чтобы отбить атаку. Ему пришлось покинуть занятый им дворец. Отступление по улочкам, слишком узким, чтобы рыцари смогли использовать свое оружие, превратилось в бойню. Вне стен города большая часть сарацинского войска перестроилась и напала на христиан, переходивших в это время брод. Граф Артуа и его люди сражались отважно, но к концу дня все погибли. 300 рыцарей было убито, среди них Гийом Длинный Меч, и большая часть англичан. Погибло много тамплиеров, а их магистр лишился глаза.

Жуанвиль преодолел брод впереди основной части войска и пересек лагерь сарацин. Он столкнулся с сильным отрядом врагов, один из его сотоварищей был смертельно ранен, и он сам находился в большой опасности, от которой его спасло появление графа Анжуйского и короля: «Когда я оказался пеший с моими рыцарями и был ранен, прибыл король со своим боевым отрядом с громкими криками и великим шумом труб и литавр, и он остановился на дороге. Никогда не видывал я столь прекрасного рыцаря; ибо он казался выше всех своих людей, превосходя их в плечах, с позолоченным шлемом на голове и германским мечом в руке».