Книга Наталья Гончарова - Вадим Старк

А. П. Арапова, дочь Натальи Николаевны от второго брака, в своих воспоминаниях писала в свойственной ей манере, расцвечивая рассказанное матерью: «Нат. Ник. Гончаровой только минуло шестнадцать лет, когда они впервые встретились с Пушкиным на балу в Москве. В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической, царственной красотой. Ал. Сер. не мог оторвать от нее глаз. Слава его уж тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем; толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта».

Сам Пушкин писал позднее теше Наталье Ивановне: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась».

На Святках, когда Пушкин впервые встретил Наталью Гончарову, произошедшие в нем перемены не прошли не замеченными для окружающих. Первым обратил внимание на необычное поведение друга Вяземский, 9 января сообщивший жене: «Пушкин на днях уехал. Он все время собирался написать к тебе письмо вроде разговора у камина при каштанах или моченых яблоках. Он что-то во все время был не совсем по себе. Не умею объяснить, ни угадать, что с ним было или чего не было. Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок; и в том и другом месте видел я его редко, но видел с теми и другими, и всё не узнавал прежнего Пушкина». Написано это было тогда, когда Пушкин вновь убыл в тверские края, как, вероятно, обещал Прасковье Александровне Осиповой. Она с семейством еще на Рождество переехала из деревни в ближайший уездный город.

«В Крещенье приехал к нам в Старицу Пушкин. Он принес в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском», — записал в дневнике сын Осиповой Алексей Николаевич Вульф, который к тому времени прибыл на праздники в Тверскую губернию. Именовавший себя «Тверским Ловеласом», а Пушкина «Санктпетербургским Вальмоном»[25], теперь, приехав в Старицу, он не узнавал своего любвеобильного приятеля. Весело проводя праздники в кругу старицких барышень, Пушкин уделял внимание всем, но никому в особенности. «Все барышни были от него без ума», — рассказывала позднее Екатерина Евграфовна Синицына, тогда еще Смирнова, дочь берновского священника. Она впервые увидела Пушкина в Старице на балу у тамошнего исправника В. И. Вельяшева. Уже в Павловском, когда шли к обеду, Пушкин предложил одну руку Смирновой, а другую Евпраксии Николаевне Вульф. Ее мать Прасковья Александровна явно была недовольна тем, что Пушкин, как она выразилась, «какую-то поповну поставил на одной ноге с нашими дочерьми». За обедом, сидя между двумя барышнями, он с «одинаковою ласковостью» угощал обеих, а когда начались танцы, танцевал с ними по очереди. Дошло до того, что Осипова рассердилась и уехала, а Евпраксия ходила с заплаканными глазами. В те дни Евпраксия и ее мать, кажется, потеряли надежду на осуществление своих матримониальных планов в отношении Пушкина. Впрочем, Евпраксия выйдет замуж только после его женитьбы на Наталье Николаевне.

Та же поповна, чуть ли не первая и единственная из тех, кто описывал внешность поэта, заметила, что он был красив: «…рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами, и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее». Влюбленность, казалось, преобразила Пушкина, он сиял.

На обратном пути в Петербург Пушкин, возвращавшийся вместе с Алексеем Вульфом, в разговорах с ним все чаще сворачивал на тему, тогда особенно его волновавшую. Уже по прибытии в столицу, в самый день приезда, 18 января, Вульф, остановившийся у Пушкина в гостинице Демута, записал в дневнике: «На станциях, во время перепрягания лошадей, играли мы в шахматы, а дорогою говорили про современные отечественные события, про литературу, про женщин, любовь и пр. Пушкин говорит очень хорошо; пылкий, проницательный ум обнимает быстро предметы; но эти самые качества причиною, что его суждения об вещах иногда поверхностны и односторонни. Нравы людей, с которыми встречается, узнает он чрезвычайно быстро; женщин он знает как никто. Оттого, не пользуясь никакими наружными преимуществами, всегда имеющими большое влияние на прекрасный пол, одним блестящим умом он приобретает благосклонность оного».

Глава третья. «ЯРМАНКА НЕВЕСТ»

Я верю: я любим; для сердца нужно верить. Нет, милая моя не может лицемерить…

А. С. Пушкин

«Неприступный Карс»

Время, когда Пушкин стал всерьез задумываться о том, чтобы жениться и завести семью, совпало с окончанием его михайловской ссылки. 5 сентября 1826 года, вызванный Николаем I, он оказался в Москве, которую не видел с 1811 года. В седьмой главе «Евгения Онегина» поэт передает свое ощущение от встречи с Москвой:

Ах, братцы! как я был доволен, Когда церквей и колоколен, Садов, чертогов полукруг Открылся предо мною вдруг! Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе! Москва… как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!

Пушкин увидел Первопрестольную уже обновленной после пожара 1812 года и как бы помолодевшей, отчего даже заметил шутя, что «московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц».

Поэт был доставлен в старую столицу в разгар коронационных торжеств. Москву тех дней описал Сергей Тимофеевич Аксаков, приехавший тогда же из деревни. «Москва, еще полная гостей, съехавшихся на коронацию из целой России, Петербурга и Европы, страшно гудела в тишине темной ночи, охватившей ее сорокаверстный Камер-коллежский вал. Десятки тысяч экипажей, скачущих по мостовым, крик и говор еще не спящего четыресоттысячного населения производили такой полный хор звуков, который нельзя передать никакими словами. Это было что-то похожее на отдаленные, беспрерывные громовые раскаты, на шум падающей воды, на стукотню мельниц, на гудение множества исполинских жерновов».

Пушкин же выразил свои впечатления в письме хозяйке Тригорского П. А. Осиповой, с которой, внезапно покинув Михайловское, даже не успел проститься: «Москва шумна и занята празднествами до такой степени, что я уже устал от них и начинаю вздыхать по Михайловскому, т. е. по Тригорскому; я рассчитываю выехать отсюда самое позднее через две недели. — Сегодня 15-го сент. у нас большой народный праздник; версты на три расставлено столов на Девичьем Поле: пироги заготовлены саженями, как дрова; так как пироги эти испечены уже несколько недель назад, то будет трудно их съесть и переварить их, но у почтенной публики будут фонтаны вина, чтобы их смочить; вот злоба дня». Празднество состоялось 16 сентября, и Пушкин присутствовал на нем. Где-то здесь же были в числе зрителей и Гончаровы, но они еще не были знакомы с поэтом.