Книга Лоуни - Эндрю Майкл Херли

* * *

Хэнни оказался там быстрее меня и теперь стоял в самом конце дорожки, ведущей к дому сквозь почерневшие стебли вереска и папоротники с еще не раскрывшимися крошечными побегами.

Звяканье стало громче, и я понял, что это ветер раскачивает колокол на маленькой кирпичной башне, построенной, как рассказывают, дьяволом для Элизабет Перси, чтобы она завлекала на скалы несчастных чужеземных моряков.

Ветер был не настолько силен, чтобы колокол мог коснуться языка, и поблескивающий металл производил тихий мелодичный звук, растекавшийся в сыром воздухе.

Девочка сидела в своем кресле-каталке под крышей покосившейся галереи дома. Мгновение спустя она подняла руку, и Хэнни двинулся в сторону дома, следуя за котом-альбиносом.

Впервые подойдя к «Фессалии» близко, могу сказать, что это было уродливое сооружение. Низкая и длинная постройка, предназначенная противостоять ветрам, она была похожа на гриб, вылезший из земли только наполовину. Все окна были черные, с подоконников стекала вода, оставляя разводы на грязной штукатурке, поскольку окна здесь всегда запотевали. Галерея была с претензией на элегантность, очевидно не удавшейся. Вид ее напомнил мне проход к склепам церковного кладбища Сент-Джуд с ангелами в натуральную величину и сломанными воротами.

Хэнни остановился в нескольких футах от девочки, не сводя с нее глаз, а она все поглаживала руками раздувшийся живот. То ли из-за сухих, рыжеватых волос и обязательно прилагающейся к ним россыпи веснушек на переносице, то ли из-за беременности, придающей лицу опухлость, но она показалась мне еще моложе, чем когда я увидел ее первый раз. Привлекательность, которую отметила миссис Белдербосс, появлялась и исчезала слишком быстро, чтобы быть постоянным ее качеством, и полностью пропадала, если она морщилась, когда ребенок начинал шевелиться в животе.

Дверь позади нее открылась, и послышался голос Лоры изнутри дома:

— Это он вернулся?

На ее лице появилось выражение разочарования, когда, появившись в дверях, она увидела Хэнни и меня.

Она курила сигарету и была одета в одинакового цвета красно-коричневую юбку и жакет. На ней было жемчужное ожерелье, и, как и от ее мужа, от нее сильно пахло духами.

— Я могу быть вам чем-нибудь полезна? — поинтересовалась она, касаясь уголков накрашенного рта концом мизинца.

Я объяснил ей, что мы пришли за часами.

— Часами? — удивленно спросила она.

— Ваш муж вчера в Лоуни нашел часы, — объяснил я. — Они наши.

— В… где?

— На берегу. Он подобрал их на песке.

— Не припомню, чтобы видела вас там.

— Мы там были.

Лора снова затянулась и указательным пальцем стряхнула пепел.

— Что с ним такое? — спросила она, указывая жестом на Хэнни.

— Ничего, — ответил я.

— Почему он так смотрит на меня? Медленно соображает?

Я толкнул Хэнни, и он стал смотреть себе под ноги.

— Вы здесь живете? — спросила Лора.

— Нет.

— Приехали на праздники?

— Да.

— Бедняжки, — вздохнула Лора.

И снова пошел дождь.

Лора взглянула на нас обоих и повернулась, чтобы войти в дом.

— Входите, — пригласила она, — я посмотрю, не оставил ли муж что-нибудь. И помогите Элс[18] подняться по ступенькам.

Девочка снова улыбнулась Хэнни в ожидании, что он подаст ей руку.

— Он не понимает, — сказал я.

Но Хэнни взялся за ручки кресла и покатил девочку обратно в дом через дверной проем и дальше по длинному коридору вдоль крючков для одежды. Там стоял запах старого отсыревшего габардина, и места едва хватало для пары резиновых сапог и зонтика.

Лестницы не было, только двери по обе стороны коридора и одна в самом конце, рядом с которой перевернутый цветочный горшок служил подставкой для телефона.

Снаружи дождь застучал с новой силой, и в коридоре потемнело. Я был прав, сравнивая это место с могилой. Штукатурка на стенах так и осталась некрашеной, дерево не было покрыто лаком, как если бы дом построили и тут же оставили. Он никогда не принимал ничью семью. Смех никогда не раздавался в этих стенах. Здесь царила какая-то душная, тяжелая атмосфера, от которой внутри немедленно начинало расти беспокойство. Я никогда не ощущал ничего подобного в других местах, но здесь определенно присутствовало нечто такое, что я уловил шестым чувством. Не привидение или подобная ерунда, нет, но тем не менее здесь что-то было.

— Подождите здесь, — сказала Лора и прошла к двери в конце коридора, где задержалась, перебирая ключи на связке.

Она отперла дверь, за которой мелькнуло нечто вроде пустой кухни, вошла, закрыла за собой и заперла на ключ.

— Как его зовут? — обратилась ко мне Элс.

— Эндрю, — ответил я.

— Красивое имя, — сказала она и улыбнулась Хэнни.

Хэнни тоже улыбнулся в ответ и коснулся волос девочки.

— Не делай этого, — сказал я.

— Ничего, все нормально, — сказала Элс, поправляя волосы и снова откидывая их за уши.

Она подвинулась в кресле, слегка сморщилась и отдышалась.

— Беби шевелится, — сказала она Хэнни. — Хочешь потрогать?

Она взяла руку Хэнни и положила на живот. Он замер в нерешительности, но Элс накрыла его руку своими, и широкая улыбка расплылась на его лице, когда он почувствовал под ладонью толчки младенца.

Лора вышла из кухни и подошла к другой двери, снова перебирая ключи на связке, пока не нашла нужный. Она уже собиралась зайти в комнату, когда зазвонил телефон.

— Пусти их сюда, — распорядилась она.

Элс подняла на нее глаза.

— Не беспокойся, — сказала Лора, — они могут пока побыть здесь. — И направилась к телефону.

Как и коридор, эта комната была пустой и холодной. Штор не было, только желтые тюлевые занавески висели на окнах, полностью запотевших из-за оседавшей холодной влаги. Камин был заколочен, на пыльном полу виднелись следы в тех местах, где люди входили и выходили из комнаты, занося коробки, стоявшие тут же у стены.

Фарфоровая кукла в шляпке и сарафане таращилась на нас с крышки одной из коробок. Хэнни подошел к коробке и взял куклу в руки. Он заулыбался и показал мне, как у нее закрываются и открываются глаза, когда опрокидываешь ее то в одну, то в другую сторону.

— Он мог положить их туда, — сказала Элс, указывая на видавший виды письменный стол в нише рядом с камином. — Он складывает туда все, что находит.

Я подошел к нише и начал рассматривать разнообразные ракушки, осколки стекла и кости. Овечий череп служил пресс-папье для груды коричневых конвертов. Рядом стояла кружка со старой зубной щеткой.