Книга Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

– Так точно, понятен. – Поколебавшись пару секунд, старший лейтенант продолжил: – Разрешите обратиться?

– Слушаю.

– Вы на моих ребят шибко не серчайте. Натерпелись мы по дороге от этих сук, вот мужики и рванули… посчитаться. Вас ведь только позавчера к нам подцепили. А у меня уже десять погибших, понимаете? Десять! Целое отделение полегло! И сегодня еще пятеро. Ребята даже до фронта не доехали… Но под трибунал никого не отдам, сразу говорю!

– А кто здесь про трибунал говорит? – пожал плечами Гулькин, искоса глядя, как пехотинцы аккуратно усаживают возле вагонных колес пленного летчика. Рядом бросили скатанный в бесформенный ком парашют с подвесной системой. Окончательно пришедший в себя немец зло зыркал по сторонам, периодически утирая рукавом комбинезона идущую из разбитого носа кровь.

– На будущее поймите, товарищ старший лейтенант, любой взятый в плен пилот люфтваффе – источник важных сведений, имеющих для нас огромную ценность. Может, они ничего особенного и не знают, а если наоборот? При них имеются карты, полетное задание, информация о части, к которой приписан самолет, у стрелка-радиста – позывные и радиочастоты для связи… да много чего. И для нашей разведки все это крайне важно! А с трупа что взять? Часы, компас и пистолет трофейный? Или шоколадку из НЗ? Доходчиво объяснил?

Пехотинец угрюмо кивнул:

– Так точно, очень доходчиво. Больше не повторится.

В последнем Гулькин весьма сомневался, однако решил промолчать. Исключительно чтобы не терять драгоценного времени и не портить себе нервы. Которые, как говорится, не казенные…

Глава 8

Калининский фронт. Декабрь 1941 года

Второго немца, оказавшегося стрелком-радистом, притащили минут десять спустя. Именно притащили, уложив на накрытые плащ-палаткой жерди, поскольку он и на самом деле оказался ранен. К тому моменту, когда до него добежали пехотинцы, фриц уже потерял сознание от потери крови и болевого шока – помимо пробитой пулей груди, еще и ногу при приземлении сломал. Забрав у пленного планшетку, личные документы и оружие, Гулькин распорядился отнести его к медикам, которых в эшелоне был почти полный штат – два фельдшера и несколько санинструкторов женского пола.

Хоть и понимал при этом, что тот, скорее всего, уже не жилец. Сразу, может, и не помрет, но выдержит ли дорогу – далеко не факт. Поскольку еще неизвестно, когда они тронутся, паровоз-то разбит. Допросить его в ближайшее время тоже не удастся. Да и медики заняты, оказывая помощь раненым и контуженым. Впрочем, не суть важно – главное, пилот уцелел и уже дал кое-какие показания. Ничего такого уж ценного, тут Сашка не ошибся, но хоть что-то. Сведения об авиачасти, координаты полевого аэродрома (на карте показал), расположение близлежащих воинских частей, несколько упорно курсирующих среди немецких летчиков достаточно любопытных слухов, касающихся советского наступления, парочка бытовых мелочей.

В основном офицеры и унтеры говорили между собой о раннем наступлении морозов и связанных с этим возможных проблемах со снабжением. Ну и о подписанной фюрером несколько дней назад директиве о переходе к оборонительным боям, разумеется. К примеру, горючее и боеприпасы пока в наличии имелись, но их расход в связи с советским контрударом существенно возрос. И если русским удастся отодвинуть линию фронта хотя бы на сотню-другую километров, могут возникнуть серьезные проблемы. Да и командование ненавязчиво готовило их к чему-то подобному. В том духе, что бензин и бомбы, конечно, будут, а вот с усиленными пайками и качественным алкоголем, возможно, возникнут некоторые сложности. Временные, разумеется. Плюс увеличившаяся активность советских ВВС. Несмотря на заверения Геринга – его фриц назвал главкомом, отчего-то при этом поморщившись, – об абсолютном превосходстве в воздухе, на самом деле все не столь радужно.

На уточняющий вопрос заинтересовавшегося Гулькина пилот лишь пожал плечами: мол, сами сегодня все видели. И добавил, скривившись, что «летом ничего подобного не было». Заданный следом вопрос: «Интересно, откуда вы взяли эти новые самолеты?» – Сашка проигнорировал. И знал бы, не ответил, еще чего! Но он просто не знал, поскольку и сам впервые их увидел. Еще минут через пять Александр решил, что с допросом пора заканчивать – пленный все чаще начинал повторяться, моргал лихорадочно блестевшими глазами и облизывал пересохшие губы. Болен он, что ли? Ладно, и так пять страниц блокнота исписал. Доберется до особотдела – доложит, остальное не его дело…

Поколебавшись, немец внезапно попросил вернуть шоколад из его полевой сумки, сославшись на то, что очень проголодался, а шоколад имеет высокую калорийность. Удивленный просьбой, Александр и на самом деле обнаружил в планшетке непривычную круглую плитку с надписью «Fliegerschokolade», которую, после недолгого колебания, протянул пленному. Ну, не яд же там, в самом деле? Хотел бы с собой покончить, мог бы трижды застрелиться, пока к нему пехотинцы бежали.

Немец торопливо сорвал обертку – шоколадка оказалась разделена на восемь треугольных частей – и отправил в рот сразу две дольки. В следующий миг Сашка понял: ну, конечно, как же он позабыл, что гитлеровцы еще со времен французской кампании принимают наркотик! Как там его? «Первитин», во! Инструктор рассказывал, что этот препарат, который фрицам выдают в виде таблеток или шоколада, снимает усталость, улучшает настроение и работоспособность и еще чего-то там делает. Гулькин даже хитрое название вспомнил – «метамфетамин» называется. Опасная гадость, если постоянно принимать, кучу проблем огребешь. А в конце – так и вовсе скопытишься. Но фрицев это не останавливает – вон как лопает, аж за ушами трещит. Ну и жри, наркоман хренов, мне-то что? Раньше в ящик сыграешь, не придется лишний патрон тратить.

С советским летчиком проблем не возникло: не дожидаясь помощи, летун сам двинулся к полустанку, на полпути встретившись с «группой спасения». Надрюченные ротным пехотинцы, на всякий случай, тут же проводили его к Александру. Заодно нашептав, что этот лейтенант – вовсе никакой не лейтенант, а совсем даже контрразведчик, потому ухо с ним следует держать востро.

Похоже, летуна это не особенно напугало: вытянувшись по стойке смирно, пилот в облепленном снегом комбинезоне лихо кинул ладонь к шлему:

– Здравия желаю, товарищ сержант госбезопасности. Младший лейтенант Пермяков, десятый ИАП Калининского фронта, разрешите доложить?

– Так доложил уже, – хмыкнул Гулькин. – Остальное сам наблюдал. Почему так поздно прыгнул, лейтенант?

Пилот посмурнел, с тяжелым вздохом ответив:

– Машину хотел спасти, товарищ командир. Места вокруг полно, думал, хоть на брюхо, но посажу. Новая ж совсем, нас только месяц как перевооружать начали…

– Не вышло?

– Сами ж видели… едва успел. Еще минута, и парашют бы не раскрылся, высоты б не хватило. И так вон полморды… простите, лица маслом ошпарило, хорошо, очки глаза спасли, – младлей осторожно коснулся рукой обожженной щеки. И едва слышно добавил: – Эх, столько ребят сегодня погибло…