Книга Агент из Версаля - Владимир Бутенко

Сожалея о том, что его экспедиция в Сечь и всё, что удалось выведать за неделю пребывания здесь, оказалось фактически ненужным, Зодич всё же обратился к генерал-поручику по-французски и попросил его выслушать тет-а-тет.

– Хотя вы, мсье Верден, и состоите в тайной службе (Зодич так и был представлен Текели), я прошу как командующий вооруженными силами Новороссии написать обо всем рапорт, поелику должен отправить спешное донесение государыне и князю Прозоровскому.

С последними словами дверь отворил Мисюрев и доложил о том, что караул Внутреннего Коша, не имея распоряжения атамана, не впустил его в цитадель. Вместе с тем курени разбуженно шумят, оповещенные о приходе «москальского вийська». Делать было нечего, как дожидаться утра. Адъютант генерал-поручика, принесший походную кровать, попросил господ офицеров покинуть комендантскую…

Зодич вслед за подполковником вышел на крыльцо. Сумрак редел. И по всему побережью, по всем плавням катился соловьиный гром. Трели, точно бы родниковые ключики, били то с одной стороны, то с другой. Луна, в облачной поволоке, тускнела на западном краю небосвода. Глубокая тишина окружала Сечь, взбудораженную общей тревогой. Впрочем, Зодич отметил, что и генерал-поручик и его полковники крайне напряжены, сознавая непредсказуемость действий запорожцев. Подполковник тяжело перевел дух и негромко сказал:

– Вот в такую же ночь, пять лет назад, сечевики подняли восстание против Калнышевского, Головатого и Глобы, чинивших самоуправство и изрядно тряхнувших войсковой казной. Пришлось нам усмирять бунт. Через год снова эта троица бежала отсюда, когда один из куреней решил их арестовать и переизбрать всю верхушку войска. И опять мы спасли клятвоотступников! Потом кошевой атаман командовал козаками в баталиях супротив османов и был обласкан Её Императорским Величеством. И что же? За десять лет, проведенных во власти, Калныш со своими товарищами обогатился в невиданных доселе масштабах! У одного писаря Глобы более пятидесяти тысяч голов скота. На зимовниках работают их данники, правят они и тайную торговлю с крымчаками и турками.

– Смею утверждать, что с Портой они не только торгуют, но и ведут переговоры о будущем Сечи, – отозвался Зодич. – Скрывают ярыжек из пугачевской шайки. И, наконец, держат пленных, чтобы как можно выгодней продать на Восток.

– Вот как? – спросил Мисюрев с удивлением. – Как же это вам удалось установить?

– От моего конфидента в Сечи. Имя его утаивать в дальнейшем нет нужды. Это войсковой старшина Савицкий.

– Вот почему вам потребовалось еще двести рублей?

– Вы догадливы, подполковник! И кстати… Ежели считаете полезным, я могу сопроводить вас к кошевому атаману.

– Почту за великую помощь! – благодарно откликнулся подполковник и, помолчав, обронил: – Соловьи бунтуют… Значит, светает.

Утром Мисюрев снова был вызван к генерал-поручику, который вручил ему письменный приказ кошевому. Предложение агента Текели одобрил. Посыльных русского генерала на этот раз караул запорожцев пропустил беспрепятственно. Лошади их легко миновали ворота и промчались сквозь толпы возбужденных козаков, сходящихся к Сечевой площади.

Калнышевский, нарядившись в малиновый жупан с вензелями, в ярко-голубых шароварах, при сабле и пистолете, встретил русских посланцев на крыльце войсковой канцелярии. Его старческое лицо, в прожилках и морщинах, блеклые глаза выражали откровенное недовольство. Мисюрев разорвал засургученный свиток бумаги и внушительным тоном объявил приказ генерал-поручика: именем государыни Екатерины Сечь Запорожская как гнездо сумасбродства и наглости подлежит разорению, всё её движимое и недвижимое имущество передается государству, а старшине и козакам даруется право выбора: куренные атаманы, войсковые офицеры получат аттестаты, уравнивающие их с дворянством. Кошевой же атаман, генеральный судья Головатый и писарь Глоба должны немедленно явиться к командующему сводным войском Текели. Далее сообщалось, что окружена Сечь полками кавалерийскими, пикинерскими, гусарскими, донскими и пехотными, численностью в двадцать пять тысяч человек. Из них создано пять отрядов, которыми командуют генерал-майоры Розен, Чорба, де Бальмен, Лопухин и бригадир Зверев. Артиллерия оных отрядов заняла боевые позиции.

– Бачимо, бачимо, – раздраженно бросил Калнышевский. – Як шпакы на бугри чорниють! Ну, гайда, панове, на майдан! Як выришують козаки, так воно и будэ!

Подполковник, вспотевший от волнения, переглянулся с Зодичем. И хотя участвовать в Раде было рискованно, они пошли на Соборную площадь, оставив лошадей под присмотром ординарца атамана. Троицкое солнце палило нещадно. Мисюрев снял армейскую шапку и расстегнул ворот мундира. Его, как и Александра, изводила жажда.

Войсковое командование взошло на паперть, и трехтысячное запорожское войско, как только архимандрит Сокальский возгласил первые слова молитвы, покорно опустилось на колени. Зодич и Мисюрев ощутили хлынувшую на них волну отчуждения и недоброжелательства. Затем из церкви вынесли хранившиеся там знаки атаманской власти – хоругвь и бунчук. Калнышевский взял в руки насеку и зычно обратился к примолкнувшим и подавленным сродникам.

– А що, панове козаки и атаманы, тепер будэмо робыты? Бачыте, що на бугри? Бачыте, який дарунок маты Катэрына прийслала?

Воинственные крики прокатились по всему майдану. Пестрое запорожское войско качнулось, готовое в любой миг прийти в движение. Кошевой поднял над головой насеку, и снова стало тише.

– Пивсотни палкив прыгнав сюды гэнэрал Текели. От москаль у гости нас клыче! Чи пыдэмо, чи нэ пыдэмо? Оддамо Сич москалэви, чи ни?

Снова оглохла площадь в криках и призывах сопротивляться. Слово взял узколицый высокий запорожец, вероятно, войсковой старшина или полковник. Его смелое появление на паперти многие восприняли приветственно. Он выхватил из-за зеленого шелкового пояса пистоль с инкрустированной, отблескивающей на солнце рукоятью и пробасил:

– Панове запорожци и ты, батько кошевий! Нехай цей Текелий прывэдэ ще стилькы и повстилькы вийська, як оце, на буграх и кругом Сичи, то всих у пух розибьемо, як комашкив передавымо! – грозил, потрясая пистолем, молодец. – Чи то можно Сичи и славнэ Запорожжя москалэви виддаты за спасыби? Цього, панове, покы свитыть сонце, нэ будэ!

Неистовый свист, рев отозвались ему в ответ. Множество козаков готово было идти сражаться с москалями и умереть за «вильну Сич».

Судья Головатый, то и дело оглаживая свои висячие усы, треплемые ветром, говорил долго и витиевато, напоминая, что силы неравные и лучше смириться, избежать баталий. Нашлись среди запорожцев и такие, которые Павла Фроловича дружно поддержали. Зодич, неотрывно следя за площадью, прикинул, что козаки примерно разделились поровну.

Но вот на паперть выскочил какой-то козачок, обезображенный рваными ноздрями, беглый каторжник, и возопил, что «неможно слухаты старшину», дескать, он продался москалям, и вместо Калнышевского пора избрать нового кошевого. Тут уж не смолчал священник, Володымыр Сокальский, оборвавший этого неразумца и выступивший вперед, подняв большой золотой крест: