Книга Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - Елена Гапова

Вместе с тем рынок позволяет женщинам обрести относительную личную автономию при условии включения в профессиональную деятельность и воздержания от участия в репродукции, т. е. в том случае, если они ведут себя «как мужчины». С формированием буржуазного класса закрепляется связь между вознаграждаемой занятостью и автономией, т. е. гражданским признанием, и в этом контексте политический теоретик Кэрол Пейтман указала на проблему обретения гражданского статуса индивидами, не имевшими в условиях рынка вознаграждаемой занятости и средств к самообеспечению. Она называет эту проблему «дилеммой Гегеля», так как «Гегель является первым политическим теоретиком, указавшим на моральную дилемму, возникающую тогда, когда гражданство подвергается воздействию капиталистического рынка». Как указывает Пейтман, он полагает, что «граждане, попавшие в нищету, лишаются средств как для самоуважения, так и для признания другими гражданами в качестве равных им»[167]. Гражданство или автономия, т. е. признание другими, «реализуется при посредстве получения вознаграждения (заработка)», что является краеугольным основанием буржуазного (либерального) гражданства[168]. Социальный теоретик Томас Маршалл, «автор» понятия социальных прав, указывал в своей основополагающей работе по проблеме гражданства и классовой стратификации, что вопрос, как быть с «менее успешными» (на рынке) согражданами, являлся одной из основных политических проблем в Британии и Германии во время формирования там социальных государств[169].

Исторически различие между теми, кто обладал необходимой автономией для реализации гражданского статуса, и теми, кто ее не имел, оказались двух видов: «различия между экономически и социально независимыми и зависимыми и между мужчинами и женщинами»[170] (ср. с аристотелевским «женщины и рабы»). Такое же пересечение классового и гендерного порядков очевидно и в условиях неолиберального капитализма: женщины и бедные (и некоторые другие группы) обычно рассматриваются в системе социального обеспечения в рамках одной категории «нуждающихся», потому что не в состоянии себя содержать. Как и бедняки, женщины часто не обладают ресурсами, необходимыми для того, чтобы реализовать автономию и быть признанными в качестве независимых субъектов, что происходит потому, что они заняты тем, чему не приписывается экономической ценности: они осуществляют репродуктивную деятельность, т. е. рожают, вскармливают и заботятся.

В рыночной системе репродуктивная деятельность не рассматривается в качестве «работы» (хотя выполняющие ее могут быть заняты сутки напролет), потому что, как указывал К. Маркс, при капитализме «стоимость производит только тот труд, который обменивается на капитал»[171]: если товар не обменен (не продан), его стоимость не реализована и считается несуществующей. Репродуктивная деятельность осуществляется в той сфере, которая отделена от сферы производства и циркуляции стоимостей и кажется не имеющей отношения к их созданию, но все же относится к ней (так как воспроизводит рабочую силу). Таким образом репродукция оказывается социально девальвированной деятельностью, так как работа, выполняемая женщинами в частной сфере[172], не создает стоимости и не предоставляет женщинам средств для превращения в автономных субъектов. Для этого необходима оплачиваемая работа.

При социализме эта дилемма, казалось, была разрешена, однако возникли две другие. Марксизм настаивает на необходимости включения женщин в рынок труда для достижения гендерного равенства[173] (и по некоторым другим причинам), в связи с чем была выработана государственная социальная политика, позволявшая совмещать материнство и работу вне дома[174] (предоставлявшая практически бесплатный детский сад, льготы для матерей и т. д.). Признавая общественную значимость репродуктивного труда, советская власть вознаграждала его льготами и, в некоторых случаях, прямыми выплатами. При этом, однако, возникали две другие проблемы.

Во-первых, если ресурсы не распределяются через рынок, а предоставляются государством, автономия и гражданство остаются проблематичными, однако не для женщин, а для всего населения. При социализме никакая работа не обладала стоимостью (в том смысле, который существует при рынке), так как не являлась предметом обмена. Все члены общества должны были вкладывать свой труд в достижение общественного блага и затем получать от государства (как «отца») средства к существованию. Социализм лишал, в некотором смысле, независимой субъектности всех, не только женщин. Обещая и, в значительной степени, обеспечивая средства к существованию, он одновременно делал проблематичным гражданство, так как ресурсы, необходимые для обретения активного гражданства, не могут быть «даны»: они должны быть получены посредством обмена.

Второе соображение касается политических условий, необходимых для реализации такой распределительной политики. «Дружественное» по отношению к женщинам (и некоторым другим группам) распределение требует ограничения свободного рынка, т. е. введения социалистических принципов. Оно несовместимо с абсолютным преобладанием капиталистической рациональности и эффективности, т. е. получением выгоды как прямой и непосредственной целью. Неудивительно, что среди требований таких финансовых институтов, как Всемирный банк и Международный валютный фонд, консультировавших российское правительство после 1991 года, в качестве условия получения западных кредитов была либерализация цен, отказ от дотирования продуктов первой необходимости и передача крупными промышленными предприятиями детских садов и других социальных учреждений на баланс муниципалитетов либо вообще их ликвидация. Как будет показано далее, когда социалистическая система распределения начала замещаться рынком, возродилось старое противоречие между производительным трудом (создающим стоимость) и репродуктивным (не создающим ее). Параллельно этому в регионе начали вестись дискуссии о равенстве и различии, к рассмотрению которых я обращаюсь ниже.