Книга Шепчи мне о любви - Ширли Басби

умирает и она, и ее новорожденная дочь вместе с ней — разве это не сюжет для Шекспира?

— С каких это пор, — заметил Ройс саркастически, — ты стал поклонником этого поэта? Если мне не изменяет память, ты на днях отказался сопровождать меня в театр, где давали «Отелло».

Захари состроил гримасу:

— Ну, это совсем другое дело!

Они поболтали еще немного, а затем, как обычно, Захари исчез в поисках развлечений. Да, странная и страшная история, думал Ройс, вышагивая по комнате. Главные действующие лица давным-давно мертвы, но живы страсти, томившие их. Может быть, потому, что унаследовал состояние вдовы брата, Стивен Девлин так возмущался теми, кто уже рождался богатым? Не здесь ли корни неприязни графа к нему? Ройс сомневался в этом, хотя слова Захари засели в его мозгу, особенно те, что касались умершей в младенчестве девочки…

А Пип мечтала. Каждую ночь она в уединении своей жалкой комнатки, лежа на жесткой, узкой постели, вспоминала, как Ройс поцеловал ее. Ощущение, испытанное ею тогда, немедленно возвращалось, и она снова чувствовала , его сильные руки на своей талии, прикосновение твердого, ищущего рта, нетерпеливый, затуманенный, молящий взгляд темно-золотистых в минуты самозабвения глаз буквально преследовал ее. Доводил до стона, до холодного пота на лбу. О если бы он еще раз взглянул на нее так!

Пип отчаянно сопротивлялась мыслям о том, что случилось в библиотеке, но все было против нее — воля, гордость, разум. Даже собственное тело отказывалось повиноваться ей и томилось днями и ночами, ночами особенно, странной жаждой близости чужого сладостного тела — ее хозяина, неистовой надеждой, что когда-нибудь он снова завладеет ее губами.

Погруженная в себя, Пип ходила по дому как сомнамбула. Даже страх перед одноглазым на время оставил ее, и хотя ей не хватало братьев и она мечтала увидеть их и поговорить с ними, одна забота целиком завладела ею: как разрушить колдовскую связь, существовавшую между ней — подзаборницей и воровкой — и богатым, родовитым красавцем — хозяином дома? И что еще печальнее — она запуталась не только в магических чарах, притягивающих их друг к другу, но самые основы ее жизни были разрушены.

«Единственное, что мне не нравится здесь, — думала она, рассеянно вычищая камин в кабинете Ройса, — это я сама, когда хозяин рядом».

Пока Пип не встретила Ройса Манчестера, она страшной клятвой клялась себе, что скорее умрет, чем станет игрушкой какого-нибудь богача. Но это было до того, как она ощутила в себе женщину, разбуженную поцелуем мужчины. Теперь она ни в чем не была уверена.

«Что же мне делать?» — спрашивала себя Пип, стискивая руки. Надеяться, что она и ее братья чудом попадут в Америку? Или что одноглазый откажется от своих планов? Как чертовски ей не повезет. Сейчас она в безопасности, а что с ней будет, когда Ройсу надоест оказывать ей покровительство или он вернется к себе в Америку? Не вечно же ему стоять между ней и одноглазым! Стало быть, выбора у нее нет. Остается только одно — продать свое тело, и, если она не хочет кончить, как Джейн, ей надо продать себя подороже. Что ж, если Манчестер действительно без ума от нее, он заплатит высокую цену, самую высокую.

Решение было принято, но вместо облегчения Пип почувствовала щемящую пустоту. Апатично переходя от предмета к предмету, не понимая, что делает, Пип по инерции продолжала убирать комнату. Позади нее открылась и закрылась дверь, но она не обратила на это ни малейшего внимания и только тогда поняла, что не одна, когда удивленный Ройс воскликнул:

— Мне кажется, ты слишком долго стираешь пыль с этой картины!

Вздрогнув, Пип обернулась. Тот, о ком она думала, думала дни и ночи, стоял в нескольких шагах от нее.

Ошеломленная, она быстро наклонила голову, пробормотала что-то в ответ онемевшими губами и заторопилась в направлении двери, но он нагнал ее и схватил за руку.

— Не убегай так быстро, — сказал он непринужденно, — я искал тебя. Мне нужно поговорить с тобой.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Может быть, он собирается попросить стать его любовницей? О Господи, только не это! Не сейчас!

Рейсу понадобилась почти героическая решимость, чтобы отправиться на поиски Пип с намерением выложить ей все свои планы, но он поклялся себе, что ни одно на свете существо не догадается, какое смятение вызывает в нем мысль о том, что она вот-вот покинет Англию. Зато и тревоги его рассеются, а жизнь войдет в свою колею. Она обворожительна, это правда, и даже больше чем обворожительна — желанна, как никакая другая. Но в конце концов были у него обворожительные женщины, и есть, и будут. Несколько недель спустя он уже с трудом вспомнит ее имя, не говоря о прочем.

К несчастью, когда он застал ее с тряпкой в руке в своем кабинете и начал готовиться к своей маленькой речи, Пип взглянула на него. И когда она подняла на него эти прозрачно-серые глубокие глаза с длинными черными ресницами, Ройс почувствовал, что все его добрые намерения испарились. Все до одного.

Чертыхаясь про себя, сдвинув брови, он продолжал — напряженно, почти грубо:

— Я видел твоих братьев. Мы решили, что самое разумное для вас всех — бегство. Только так вы можете ускользнуть от одноглазого. Я только что дал указание моему агенту купить билеты на пароход, и через несколько дней вы уже будете на пути в Штаты, в океане.

«Покинуть его? — подумала Пип, и такая острая боль сжала ей» грудь, что она пошатнулась. — И больше никогда, никогда не видеть его?» Она изумленно покачала головой, как бы не в состоянии поверить услышанному. Америка! Он отсылает ее в Америку. Какая ирония — теперь, когда ее мечта, ее и братьев, была на грани осуществления, ничего, кроме боли в сердце — давящей, надсадной, — не осталось!

Она подошла к нему ближе и маленькой изящной рукой легко дотронулась до его груди.

— Это правда? Вы хотите, чтобы я уехала? Ройс, вероятно, мог бы справиться с собой, если бы она обрадовалась или молча согласилась с его словами. Если бы она не коснулась его… Белый батист рубашки не мог скрыть опаляющее тепло маленьких пальцев, и Ройс почувствовал, что теряет самообладание. Хотел ли он, чтобы она уехала? Горькая улыбка разжала стиснутые губы. О да, он хотел, чтобы она уехала!. И чтобы перестало светить солнце, чтобы луна не вставала больше, а его сердце прекратило биться… Откровенно чувственная улыбка изогнула твердые губы американца, и он шепнул, нежно касаясь розового, приоткрытого в смятении рта:

— О нет, я не хочу, чтобы ты уезжала… Единственное, чего я хочу, — это отнести тебя на софу напротив стены…

Его губы скользили по ее лицу, зубы мягко покусывали гладкую горячую кожу, когда он шепнул ей на ухо:

— Я хочу положить тебя там и сорвать с тебя всю одежду до последнего лоскутка. И любить тебя! Вот чего я хочу…

Кровь так громко стучала в ее висках, что Пип боялась потерять сознание. Превозмогая себя, пытаясь удержаться на ногах, она изумленно качнула головой. Не нужно! Она не должна позволить этому случиться! А губы Ройса были такими мягкими и ласкающими, что почти лишили Пип рассудка; руки ее безвольно висели вдоль тела, колени подламывались.