Книга Кругосарайное путешествие: рассказы - Татьяна Стамова

– Нет, слушай, с тобой по-серьёзному вообще нельзя.

С участка, который находился за ними, через улицу, раздались звуки скрипки.

– Играет, – сказал Филя.

– Надоело. Опять эти гаммы. Достал!

Никита, их ровесник, брал уроки у знаменитого скрипача, уже участвовал в престижных конкурсах и на даче играл каждый день, утром и вечером, прям как чёрный раб. Вчера, когда Филя с Арсом возвращались из магазина на велосипедах, они наткнулись на Никитиного отца (он тоже, между прочим, скрипач). Дядя Андрей ехал на велосипеде им навстречу. Остановился. И они остановились – из вежливости. Ну, в общем, он похвастался, что Никита в первый раз выиграл конкурс и даже «огрёб» премию в сколько-то там тысяч рублей.

Теперь Арс сплюнул и со злостью посмотрел в сторону Никитиного участка.

– И какое мне дело до его конкурсов и до его бабла? И мама всё тычет: «Слышишь, играет?». Слышу – лучше б не слышал. Что толку-то, если он, кроме скрипки этой своей, вообще уже ничего не видит? Раньше хоть о чём-то можно было поговорить. А теперь – отстой полный! Собаку он нашу, видите ли, боится. Девчонки какие-то, дуры, к нему на день рожденья ходят. Сю-сю-сю, Никит, сыграй… Чтоб я ещё кода-нить к нему пошёл!

– Ладно, хватит. Ты тоже со своим Рембрандтом не расстаёшься. Единственный свет в окошке он у тебя. И ещё этот… Анонимус Фрэнч.[2] Давай на речку?

– Ла-а-дно.

Выкатили велосипеды. По дороге Арс спросил Филю:

– Как думаешь, кто круче: Достоевский или Марина Петровна?

– Ты чего, совсем?

– А что? Мама говорит, Марина Петровна когда-то всему посёлку телефон сделала. Чернику, мёд, молоко козье всем достаёт. Всё на ней держится.

– Ну… я так не считаю. Марина Петровна – она для нас. А Достоевский для всех – кто сейчас, кто был и кто ещё потом будет.

– Ага.

Когда они подъехали к речке, было уже часов девять вечера. Жара спала.

Отсюда начинался крутой спуск. Песчаная тропинка подпрыгивала на буграх между кривыми низкорослыми соснами. На велике – тот ещё слалом.

Но сейчас Арс остановился наверху обрыва как вкопанный.

– Вау! – закричал он. – Смотри!

Филя так резко затормозил, что чуть не слетел с велосипеда. Перед ними был обычный пейзаж: причудливо извитая речка внизу, затянутые ряской камышовые болотца, маленькая церковь на дальнем бугорке, с левой стороны лес, с правой – дома.

Но казалось, что видят они его в первый раз. Фоном были неведомо откуда взявшиеся чернильного цвета тучи. Но тьма их, стоявшая плотной стеной, сталкивалась с потоком золотого закатного света, заливавшим всю равнину.

– Ну да, правда, – сказал Филя. – Такого ещё не было.

– Да это же Эль Греко! Ты что? – вопил Арс. – Не, чего же делать-то?!

– Как чего? Мы плавать не будем, что ли?

– Ща, подожди.

Арс достал из прикрученной к рулю корзины небольшой блокнот и коробку с сангиной.

– Я быстро. – Он стал быстро набрасывать весь пейзаж. – Эль Греко ведь не снилось! Слушай, что-то сейчас не тянет, поехали назад?

Когда приехали, уже зажглись звёзды. Арс принёс на веранду холст, краски с растворителем, неотмытую засохшую палитру, достал из велосипедной корзины блокнот с наброском – и начал.

Окно веранды было раскрыто в сад. С Никитиного участка опять доносились звуки. Только теперь это были не гаммы, а «Полёт шмеля».

Огромный золотой шмель носился в тёмном воздухе по всему их саду, вился над мамиными цветами, над верхушками сосен, над пейзажем Эль Греко!

– Чёрт! Хорошо играет ведь!

– Ну а я что тебе говорил? – отозвался Филя.

– Ладно, завтра сходим к нему?

– Да я-то не против, сходим, конечно…

Шуты

Букет, который сам себя собрал,Похож был на рубин и на коралл,На россыпь драгоценную камней,Но только драгоценней и нежней.И в темноте светился он – не гас,Смотрел на мир зрачками многих глаз,И плакал, и смеялся, и дышал,Но главное: он сам себя собрал!

День просмотра всегда чем-то смахивал на Новый год – суета, беготня, хаос разбросанных работ, и потом огромный разноцветный серпантин расползается по всем этажам и переходам школы. Работы выкладывались на полу. Подкладкой служили, как правило, рулоны старых обоев, вывернутых белой стороной наружу. Иногда – листы ватмана.

Накануне все носились с папками, всклокоченные и дурные, оставались после уроков, что-то судорожно дописывали, приклеивали на паспарту…

Борода, проходя по коридорам, зловеще постукивал своей заслуженной тростью с загнутым концом, и взгляд его ярко-синих глаз из-под лохматых рыжих бровей становился всё пронзительней.

Только Арс сохранял олимпийское спокойствие. Совсем недавно у него пропала в школе папка со всеми набросками. Трёхдневные поиски ничего не дали – и вот наступило спокойствие отчаянья. «Двойка обеспечена, но на просмотре жизнь не кончается», – сказал он Филе.

С Бородой преподы всегда спорили до хрипоты, впрочем, как и друг с другом, но последнее слово чаще всего оставалось за ним.

Донат Петрович (Борода он же) обожал всех своих учеников, но был строг, как Бог. И просмотр всегда немного смахивал на Страшный Суд, так что всем было ради чего стараться. Тут знаменитая трость становилась и перстом указующим, и царским жезлом. Подойдя к работам, Борода прицеливался взглядом, сгибался пополам и начинал отбраковку. Подковырнув концом трости негодную работу, безжалостно переворачивал её лицом вниз, и так дальше – одну за одной, пока не оставалось нескольких «приличных», отобранных для развески.

Только у Дины он почти никогда ничего не переворачивал.

Дина была самой маленькой по росту в их группе (семиклассницу, её можно было принять за второклашку) – и притом страшно талантливой и работоспособной. Только смеяться она не умела и улыбалась очень редко.

– Ну хочешь, я тебя усыновлю? – шутил Донат. – Будем в зоопарк с тобой ходить, в театр, всё у тебя будет хорошо.

Дина снисходительно молчала (кстати, у неё были прекрасные любящие родители, которые очень ею гордились).

На просмотрах у Дины было такое море шикарных работ, что тут трость Доната наконец-то получала возможность отдохнуть.

Утром Арс схватил рулон старых обоев, папку и понёсся в школу.

Он ехал в метро и думал: «Какая это всё суета! То ли дело было на пленэре в Малоярославце!» Красотища, спокойно, никто не пристаёт, а они (Толька, Арс и Глеб) сидят себе втроём, пишут церковь и слушают по смартфону рэп (правда, потом Глеб залил ему пивом всю работу). Ещё девушка местная подошла, поздоровалась, спросила, можно ли посмотреть работы. «Конечно, – сказал Толька. – Вот Арс! Запомните имя! Лет через десять все будете у него работы покупать!» «Чего молчишь?» – спросил он у Глеба. Глеб только икнул, ничего не сказал. Смехота. Да, всё-таки хорошо там было.