Книга Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди

— Умница, — похвалил я идолицу.

Она показала мне зад. Зад как зад, ничего интересного.

Сперва я забрел на кухню: «Гость в дом — радость в дом!» Ковырнул пальцем потеки засохшей крови на стене. Повертел в руках тесак для разделки дорогих гостей: ржавчина, зазубрины. Дрянь-тесак, пора на свалку. Ладно, идем в трапезную: «Много есть, много пить — счастье в дом!» Под столом груда костей неприятного вида. Крыса размером с лису оторвалась от пиршества, зыркнула на меня, удрала в щель. Щели тут — залюбуешься! Я сел на лавку, посидел, встал.

— Эй, миска!

Миска вяло шелохнулась. Закисшие остатки похлебки по краям обросли жирной плесенью. От движения плесень дрогнула, качнулась грязным пухом.

— Эй, миска! Иди мыться!

Ну да, разогнался. Не хочет она мыться. Сломалась, наверное.

Пошел я в спальню: «Хозяевам — здоровья!» Вместо ложа — груда вонючих шкур. В углу штаны валяются. Пошел во вторую спальню: «Гулять будем!» Нет, гулять не будем. Еще одна груда шкур. Я думал, Уот спит, а он не спит. По нужде убрел? Ладно, идем дальше. У нас тут комната Айталын, а у них?

Алаата! Как же это?!

— Здравствуйте, дедушка Сэркен!

— Чего орешь? — поздоровался со мной сказитель.

— Чего? Да вот, разное ору...

Я решил, что от старости дедушка стал глуховат, и повторил как можно громче:

— Гость в дом — радость в дом!

— Боотур, — похвалил меня дедушка. — Глоткой любого возьмет!

Он отложил орлиное перо в сторону:

— Радость, говоришь? Это ты, что ли?

— Ну, — согласился я. — Радость.

— Мне, значит, надо радоваться?

— Не вам, Уоту. Хотя вам тоже можно. А вы, получается...

Страшная догадка пронзила меня навылет. Я, понимаешь, хитрые планы строю, кричу-надрываюсь, а это вовсе и не дом Уота Усутаакы, а дом Сэркена Сэсена. А что? Нижний мир, берег Муус-Кудулу. Вода — огонь, прибой — ледяная шуга, песок — красней крови. И дедушка сидит, пишет: пером орла на плитах гранита. Кости под столом? Ну, кушал дедушка. Крыса? Так крысе без разницы, сказитель ты или адьярай. Вонючие шкуры? Штаны? Дедушка один живет, у него прибираться некому. Балбес ты, Юрюн Уолан, со всеми твоими планами...

— Да, — сказал дедушка. — Да и нет.

— Что?!

— Да, балбес. Нет, это не мой дом.

— Вы в плену? Я вас спасу!

3

Я буду жить вечно

Ну конечно! С Уота станется: выкрал дедушку силой. Зачем? Да чтобы он его свадьбу воспел! «Гору дичи для пира я притащу, до отвала я угощу всех твоих худородных друзей, всех твоих отощалых гостей...» Нет уж, дудки! Пусть тебя вороны воспевают!

— Балбес, — повторил дедушка. Он глядел на меня так, словно сочинял погребальную песню. — Добрый балбес. Честный. Славный ты горшок, Юрюн, даже жалко.

— Горшок?

— Забыл? А ведь я тебе говорил: «Повадился горшок по воду ходить!»

— По кривой дорожке? Помню, дедушка! Вы еще добавили: «Гляди, голову не расшиби!» Вот она, голова! Целехонька! Все, кончился ваш плен. Идемте спасаться!

Он обмакнул перо в мелкую, выточенную из цельного куска бирюзы плошечку, где бултыхалась красная густая кровь. Начертал на тонюсенькой плитке два-три ряда знаков. Кровь прожгла камень, знаки отпечатались в граните. Я терпеливо ждал. Человек в годах, спасается в свое удовольствие, не торопясь. Обычное дело.

— Извини, — вздохнул дедушка. — Я не в плену.

— А где?

— Я в гостях.

И насмешливо гаркнул басом:

— Гость в дом — радость в дом!

— В гостях?

— Да.

— Вы? В гостях у Уота?!

— Да.

— А хозяин где?

— Уехал по делам. Я у него часто живу, подолгу. Тишина здесь, покой.

— Покой? — усомнился я.

— Ну, когда Уот уедет, тогда покой. Да и так ничего, когда он дома. Уот меня любит, я ему перед сном песни пою. Колыбельные, про битвы. Вот, например, из свеженького...

Дедушка вгляделся в начертанное:

Порожденный в воинственный век,

Боотур подземной страны

Сквозь прожженный бубен сестры своей

Пролетел

И рухнул в водоворот,

В кипящую глубину,

Сомкнувшуюся над его головой.

Великий воин средней земли,

Увидев гибель врага,

Воскликнул:

— Уруй! Уруй!

Слава и торжество!

Бубен? Боотур? Я ничего не понял. С другой стороны, много ли я смыслю в колыбельных для Уота? Сам бы я в жизни не заснул под «уруй, уруй!» — так я и не Уот.

— Очень хорошо, — похвалил я.

— Очень?

Вы еще помните, что я не умею врать. Вот и дедушка почуял.

— Отлично! Прекрасно! Чудесно!

— Замолчи!

Он вскочил, потрясая каменной плиткой. Кажется, он хотел размозжить мне голову, во исполнение своего давнего предупреждения. На щеках дедушки вспыхнул гневный румянец. Губы плясали танец битии[28], слюна текла на бороду. Я отступил на шаг, искренне недоумевая: чем я обидел Сэркена Сэсена? Недостаточной похвалой?

— Отлично? — бушевал дедушка. Вокруг его лысины клубилось облако седых волос. — Чудесно? Ты думаешь, я это хотел написать? Это?! «Сквозь прожженный бубен сестры своей...»?! Да? «Пролетел и рухнул в водоворот»?! Это?! Болван! Я хотел рассказать о гордом мальчишке! О щенке, который родился среди матерых волков! Глупом, отважном, тщеславном щенке! Он так завидовал братьям-волкам, так хотел сделаться вожаком, что разорвался натрое! Три тени вместо трех душ! Думаешь, его убил твой брат? Его убила ревность! Зависть! Гордыня! Вот о чем я писал, вот что облекал в слова... И что вышло в итоге? «Сквозь прожженный бубен сестры своей...» Я не могу написать ничего другого! Разучился! Сам себя обокрал! «И с грозным криком нанес удар адьараю по голове, по ржавому шлему его...» Нравится? «И тут, отколь ни возьмись, у отродья подземной тьмы появился в левой руке заколдованный меч...» Нравится? «Средней земли исполин увернулся, из-под меча ускользнул, вражий удар его не задел, вреда не нанес ему...» Нравится, бес тебя дери?! Бах, трах, тарарах — все, что мне осталось! А вы хлопаете, восхищаетесь: чудесно! прекрасно! У вас животы урчат от вожделения! Вам, кретинам, только этого и надо... Давай, старик! пой еще! еще!!! Будьте вы прокляты, пиявки! Раз я проклят, тогда и вы со мной...