Книга Ртуть и соль - Владимир Кузнецов

– К моему прискорбию, сэр Данбрелл, – Эдвард изображает вежливое сожаление, – я не могу принять ваше предложение. Я связан обстоятельствами. Мой инвестор… поставил условие. Никаких пайщиков.

– Предлагаю вам обсудить этот вопрос с вашим инвестором, Эдвард. – Похоже, отказ баронет воспринял как намерение поторговаться. – Обсудить и взвесить все последствия вашего решения. Моя репутация… она может работать и против вас.

– Я непременно донесу ваши слова до… – Эд запинается, едва не сказав «Джека».

Данбрелл прищуривается.

– Кто он, ваш покровитель? Я его знаю?

– Наверняка, – не удерживается Эд. Зануда-баронет буквально сам напрашивается. – Но едва ли знакомство личное.

– Кто он?

– Этого я вам не скажу, извините. А теперь прошу меня простить – много важных дел. Придется покинуть вас рано.

– Вас проводят, – короткий кивок отпускает гостя. Сощуренные глаза смотрят настороженно и недоверчиво.

Эд возвращается в дом.

Негромко играет музыка, танцующие пары мягко скользят по навощенному паркету. Мисс Лоэтли сидит в дальнему углу залы, задумчиво разглядывая развешенное на блеклом ковре оружие. Потемневшие без ухода клинки выглядят устрашающе – не как украшения, но как истинные орудия смерти. Что видит в них Анна? Чем они привлекают ее?

– Мистер Сол, – негромкий, вкрадчивый голос за спиной заставляет Эдварда напрячься. Едва ли кто-то из слуг. Скорее, «черный фрак» – ни разу не подал голос за столом, теперь решил вдруг заговорить. Ну-ну.

Обернувшись, Эд кивает новому собеседнику. Молодой человек не проявляет признаков смущения, смотрит открыто, прямо.

– Вы интересный человек, мистер Сол. Я хотел бы познакомится с вами ближе.

Эдвард вежливо улыбается. Намек? Кто может стоять за этим мальчиком?

– Все возможно, мистер?..

– Рейг. Аридон Рейг.

– Все возможно, мистер Рейг. Свободного времени у меня пока немного, но если оно вдруг появится…

– Нет-нет, – неожиданно перебивает юноша. – Не так. Если судьбе будет угодно, мы встретимся… в иных обстоятельствах.

Он кивает и, развернувшись, уходит. Приблизившись к Анне, подает ей руку, приглашая на танец. Мисс Лоэтли украдкой бросает взгляд на Эда. Тот, едва заметно кивнув, выходит.

Запах улицы не похож на запах сада. Здесь пахнет дегтем и конским потом, а фонари вырисовывают в тумане светящиеся желтоватые сферы. Кеб подъезжает к воротам – Эд приказал дожидаться его.

– Давай домой, – бросает он устало. Кебмен без лишних вопросов трогает поводья, прищелкнув языком. Цоканье копыт и сухой стук колес о булыжник мостовой отвечают ему.

«Мистер Эдвард Маллистер Сол, – про себя произносит Эд. – Странно звучит. Особенно для Эдуарда Малышева».

Сегодня ночью должен закончиться разогрев печей установки. Этот факт означает, что в следующие пару недель Эду придется мало спать, мало есть и вообще делать очень мало всего, что не касается фабрики. Завтра начинается пуск.

Глава седьмая. Корзина сэндвичей

– Держать давление! Эй, ты, олух, чего встал?! Живо за лопату!

– Жара не хватает! Нужен еще кокс!

– Н-но! Пошли!

Шипение пара, хриплые крики, лошадиное ржание, натужный скрип металла – для стороннего человека жуткая какофония, оглушающая и подавляющая. Пространство вокруг заполнено движением, на первый взгляд хаотичным, бессмысленным. Так пляшут молекулы под электронным микроскопом, так копошатся муравьи в своей куче. И точно так же движение это имеет свой смысл и систему.

Эд протискивается в проход, сквозь который втаскивают тележку с трубами, огибает рабочих, склонившихся над пронзительно свистящим вентилем, поднимается по стальной лестнице вдоль кирпичного бока печи – туда, где застыл над приборами сутулый, широкоплечий джентльмен в пропаленном в паре мест парике, серой холщовой рубахе и кожаном фартуке.

– Мистер Барди! – кричит Сол, перекрывая грохот цеха. – Мистер Барди!!!

– Какого дьявола?! – Старик резко оборачивается, наградив его взглядом человека, уже пару дней не спавшего. – Вы мешаете!

– Что с температурой? Нужно поднять до восьмисот!

– Идите ко всем чертям! – Барди не церемонится. – Делайте свое дело, а я сделаю свое!

– Так делайте быстрее! Времени мало!

В этот раз ответа Сол не удостаивается. Хаамбар Барди вообще не разбрасывается словами – опытный сталевар, первым в Альбони переделавший свои домны под кокс, он знает цену и себе, и жизни вокруг. Солу он стоил целую кучу денег, но вложение себя оправдывает. Ворчун и склочник, он тем не менее буквально нутром чует домны, без всяких приборов угадывая малейшие колебания жара и тяги.

Спустившись, Эд отправляется в соседнее помещение. Уже пятый день идет пуск, все это время он безвылазно проводит на фабрике. Без приборов, без распределенной системы управления эта работа напоминает дирижирование оркестром пьяных мартышек: аппаратчики, инженера, механики – все они носятся вокруг как угорелые, каждый проворачивает что-то свое. Солу приходится контролировать каждого, наблюдать за тремя десятками аппаратов и машин, следить за подачей кокса, воды, пара, воздуха. Установка контактного получения серной кислоты, в реальном мире простая и понятная, в реалиях сновидческого восемнадцатого века превращается в истеричную даму со скверным характером.

Это момент истины – пуск и без того задержали, дальше тянуть нельзя. Если установка не заработает – золото Рипперджека закончится и фабрика умрет, не успев родиться. За время строительства Эдварду пришлось вспомнить все, чему его учили в институте и на работе. Хуже всего было то, что олднонские алхимики оказались закрытым сообществом, резко отвергающим всякие попытки Сола наладить сотрудничество. Единственный, кто откликнулся, был приезжий ученый Демо-Мисон, маркиз де Паллас, человек богатый и увлеченный. Сам не будучи химиком, он все же оказал немалую помощь Солу. Именно де Паллас создал математическую модель установки, позволив рассчитать материальный и тепловой балансы.

– Мы можем рассматривать настоящее состояние Вселенной как следствие его прошлого и причину его будущего, – говорил математик. – Разум, которому в каждый определенный момент времени были бы известны все силы, приводящие природу в движение, и положение всех тел, из которых она состоит, будь он также достаточно обширен, чтобы подвергнуть эти данные анализу, смог бы объять единым законом движение величайших тел Вселенной и мельчайшего атома; для такого разума ничего не было бы неясного, и будущее существовало бы в его глазах точно так же, как прошлое.

Принцип неопределенности Гейзенберга, само собой, Демо де Палласу знаком не был. Рассказывать о нем Эд не стал – как минимум потому, что не мог убедительно доказать его правильность. К тому же вера маркиза в детерминизм Вселенной была настолько непоколебимой, что Эдвард опасался ставить ее под сомнение.