Книга Я и прочая нечисть - Анастасия Акулова

Многим, наверное, показалось бы странным, что я почти совсем не скучаю по семье. Они мне дороги, все, но нас разделяло слишком многое, чтобы я могла хоть кого-то из них считать по-настоящему близким. Отец был постоянно в делах королевства, мама… я не понимала её, хотябы потому, что родила она меня в пятьсот пятьдесят шесть лет. Вот в чём проклятье ведьм – мы живём слишком долго. Кому-то это покажется ценнейшим даром, но на самом деле со временем теряется и вкус и жажда жизни, приходит безразличие. Нет, мама нас любит, и мы её тоже, но поговорить нам зачастую не о чем. Ей уже совсем чужды наши молодые порывы, а нам – её премудрые советы. С братьями-сёстрами та же ситуация: с самой близкой сестрой по возрасту у нас разрыв в пятьдесят лет. Невесело. Но я не была предоставлена самой себе, от меня так же, как и от других, требовали покорности, требовали носить маски и выполнять всё необходимое, соответствующее статусу принцессы. Мы совместными усилиями создавали на людях иллюзию семейной идиллии, а на деле – одна пустота, лишь обрывки чувств и ласки. Но я всё равно храню о них тёплые воспоминания.

Я выполняла всё, что от меня требовали, потому что с детства вдолбили в голову: ты должна. А здесь… здесь вся прелесть в том, что я не должна никому и ничего, кроме, разве что, дедушки Светозара. Так даже дышится легче. И пусть здесь не ахти какие перспективы – пробьёмся. Всё будет хорошо. Теперь я знаю это.

* * *

Зарев* шесть тысяч триста девяносто третьего года от сотворения мира*. Вот уже около двух лет, как я оказалась здесь, в этом времени.

…Обучение мы закончили довольно быстро. Уже вначале Просинца* шесть тысяч триста девяносто второго я вполне могла называть себя полноправной ведуньей. Это почётный статус, нас уважают, хотя и побаиваются. А с наступлением новой весны, как только чуть отошли морозы и народ отпраздновал масленицу, решила с помощью бытовых чар создать себе новую избу.

Это было необходимо по двум причинам: во-первых, я не хотела и дальше ощущать себя приживалой. Дедушка Светозар уже воспринимал меня почти как родную, да и помощь ему нужна была бы, потому я бы и осталась, если бы не причина номер два. Во-вторых, как оказалось, ведунья или волхв слабее, если не имеют собственного леса, своей «священной» и неприкосновенной рощи. Лес дедушки Светозара принял меня, но это ЕГО лес. А мне надо найти свой и жить там, чтобы сила моей магии достигла своей вершины, чтобы я сама могла постичь «верхушки» своего личного потенциала и мастерства. Целенаправленно искала его около двух месяцев, а нашла совершенно случайно, собирая грибы.

Я и раньше-то любила лес, но этот… я его чувствовала, знала все его тайны, ощущала всё, что ощущает он. И чувствовала потребность и долг оберегать каждое дерево здесь, ведь оно моё, оно живое.

Строить избу оказалось очень энергозатратно. Одно только выпрашивание у леса несколько деревьев на неё чего стоило – сама после этого разговора чувствовала себя просто жестоким маньяком-убийцей. Потом, с помощью магии размножив добытое, долго заучивала чёткие формулы заклинаний для правильной постройки. За два дня управилась, и вот… получилась моя собственная изба. Правда, я что-то напортачила с защитным заклинанием, и она, можно сказать, мутировала: у неё отросли внушительные куриные лапы. Соответствую стереотипам, однако… Но сие я быстро приняла, наказав избе вести себя смирно с посетителями, которых впоследствии ожидалось немало. Та вроде как даже послушалась. То-то.

Работы прибавилось вдвое: теперь и дрова рубить (пришлось бегать в соседние леса…), и чинить всё поломанное, и сажать овощи приходилось самой, успевая при этом забежать к дедушке Светозару и помогать ему по хозяйству. К ночи я опять валилась с ног от усталости, но поблажек себе старалась не давать, а то к хорошей жизни быстро привыкаешь, особенно если учесть, в каких условиях я воспитана. Надо – значит надо.

Пациенты вскоре стали приходить и ко мне. Сначала их до обморока пугали куриные ноги избы, но вскоре они научились это с грехом пополам принимать. Лечила я успешно и хорошо, бывшая столица Руси ходила здоровой и счастливой. Так появились байки о рыжей лесной ведьме в чуднОй избушке на курьих ножках. А это заставило меня задуматься над созданием ещё одного атрибута моего рода – ступе и летающей метле. С первым проблем не было, а вот придавать метёлке летательные свойства пришлось совместными силами с дедушкой Светозаром.

– Почему именно метёлке-то? – Удивлялся он.

– На ней сидеть удобно. И следы, если что, заметать, – в ответ загадочно улыбнулась я.

Полгода мы с этим промучались, но не зря. Теперь не хватает только черепов на заборе и детишек на обед для полноты образа… м-дя. Пожалуй, в такие крайности я не полезу.

* * *

Жизнь налаживалась. Я уже привыкла жить проще и радоваться этому, помогать людям, не прося золотых гор взамен. Они чтили меня, приносили много продуктов за исцеление, продавали сотканные мною ковры, вышитые полотенца, глиняные фигурки, расписанные глазурью, глиняную и деревянную посуду, мыло, излишки зельев и лекарств. Это приносило вполне нормальный доход, коим я делилась с дедушкой Светозаром вопреки отнекиваниям. И очень, очень любила гулять по лесу, в любое время года.

Летом или весной, собрав травы, ягоды и грибы, набрав воды и хвороста, обязательно лежала у ручья, подложив руки под голову, любуясь ясным небом и солнцем. Яркая звезда дня, совсем как когда-то в детстве, казалась мне не огромным мёртвым камнем, зависшем в просторах космоса, излучающим свет и тепло, а кем-то живым и близким; лучи солнца, мягко скользящие по щекам и теряющиеся в распущенных рыжевато-русых волосах, казались мне лёгкими, нежными и невесомыми прикосновениями кого-то давно знакомого, но я тут же прогоняла это приятное ощущение чьего-то присутствия в моей жизни, считая сумасшествие, обманом, порождённым одиночеством. Но снова стремилась сюда, чтобы почувствовать то же и улыбнуться.

Зимой строила с городскими детьми, что приходили в мою избушку, снеговиков, вспоминая канун Рождества в своём веке, с улыбкой создавала снежные фейверки, катала малышей на санках и горках, а когда они уходили, делала «ангелочков», любуясь закатом и с лёгкой, непонятной тоской провожая солнце.

Как и сегодня.

Стоял студёный Сечень* шесть тысяч триста девяносто четвёртого года. Ночь, посетителей уже не было.

…Мне вновь снился очень странный сон. Куда более реальный, чем все другие. Я ощущала всё: воздух, которым дышу, предметы, которых касаюсь…

Но при этом я спала.

Во сне я сидела на печке в избе, держа в руках зажжённый огонёк и словно ожидая чего-то.

– Ты нарушаешь волю богов! – Громогласный голос совершенно неожиданно потряс стены. – Не для того мы дали вам, избранным, силу, чтобы вы проявляли к нам неуважение.

– Что? – Я испуганно вжалась в подушку, дико озираясь, но не находя источника звука, – Каким образом?

– Ты не поклоняешься нам, не приносишь подношений, – Холодно отозвался тот, – Боги разгневанны на тебя, ведунья. Ежели ты на исходе седмицы не принесёшь нам жертву, сама сгинешь. За непослушание твоё требуем жертву человеческую.