Книга Скажи ее имя - Франсиско Голдман

Я купила цветы (у миссис Д.) и, вернувшись домой, обнаружила там Драматурга, распивающего с матерью текилу, начался алкогольный марафон, который закончился кошмарно. Разговоры. Похвалы — искренние и лживые. Обед. Мясо. Я воздержалась. Текила. Мне — чай со льдом. Я доела и вышла из-за стола; я танцую одна в уголке, смотрю телевизор. Еще текила — матери и ее собутыльнику. В ходе ожесточенного политического спора муж матери занимает неожиданную позицию. Приезжает другой драматург, он ехал из Гвадалахары специально, чтобы встретиться с Драматургом. Еще текила. Мать начинает затрагивать очень болезненные темы. Настолько, что, уезжая, драматург № 2 прошептал мне: «Следуй своему предназначению!» А есть ли оно у меня? Мои нервы на пределе. Я хочу приступить к докторской, поехать в престижный университет, писать, учиться, работать, жить. Мой крестный чудесен. Он только и делает, что льстит мне. Не думаю, что верю ему. Как было бы здорово, будь хоть половина из того, что он говорит обо мне, правдой! Он в стельку. Как и моя мать.

Что же это были за болезненные темы, mi amor? Может, очередная издевательская дискуссия о том, как глупо ехать изучать латиноамериканскую литературу в университете гринго? Разве Хуанита растила и готовила Ауру не к тому, чтобы та училась за рубежом? А теперь не хотела ее отпускать. Хуанита панически боялась остаться без Ауры, боялась остаться одна, замужем за человеком, который больше не любил ее и не собирался ей помогать, потому что единственное, чем можно было ей помочь, — это любить ее. Этот страх она передала дочери, самый тяжелый багаж, привезенный Аурой с собой в Нью-Йорк. Аура не могла любить отчима, если он даже не пытался сделать ее мать счастливой. Она понимала, что в этом была не только его вина, но ее заботило исключительно счастье матери.

Почему ты позволил мне расти без отца? — спросила Аура в ресторане Гуанахуато, увидев его впервые за семнадцать лет; ее щеки пылали. Почему ты ни разу не ответил на мои письма? Пока все идет нормально, сказала она сама себе, я не расплакалась. Но затем заревела. Она опустила голову на сложенные на столе руки и рыдала, а отец пересел на соседний стул, положил ладонь ей на спину и недоумевал, зачем ему эта пытка и зачем она ей, и зачем вообще жить, если жизнь в конце концов оказывается таким дерьмом. Так они и сидели: отец в измазанных грязью штанах и рыдающая дочь, которую он не видел целых семнадцать лет.

Конечно, она не могла не заплакать. А он сказал то, что должен был сказать, положив руки на стол, он произнес оправдательную речь, по всей видимости, отрепетированную им в машине по пути из Сан-Хосе-Такуая: я считал, что у тебя должен быть один отец, hija. После того как мы с твоей мамой расстались, и она вышла за Родриго, я хотел, чтобы ты считала его своим отцом и любила его. Я думал, так будет лучше для тебя. Нехорошо ребенку иметь двух отцов. Конечно, я продолжал любить тебя и всегда скучал по тебе.

Спасибо, пап, сказала она. Я тоже всегда любила тебя и скучала по тебе.

Но спасибо за что? Чем дольше она впоследствии рассуждала об ответе отца, тем сильнее расстраивалась и злилась. В тот день ей показалось, что ее настоящий отец был умным, чувствительным, но неполноценным человеком, обитавшим в этом мире так же, как она, все время стремясь попросить прощения за свое существование. Все в нем: от кроткого взгляда, тихого голоса, обходительности, до загадочной грязи на брюках — наполняло ее жалостью. Она была уверена, что в связке «отец-дочь», любя и дополняя друг друга, им было бы легче жить. Но эта важная и столь необходимая обоим часть их существа была у них отобрана. Именно этот человек должен был быть ее отцом.

На следующий день после Рождества, попрощавшись с Фабиолой и кланом Эрнандесов и вернувшись от Мамы Лоли к дому Падилья, Аура поднесла было ключ к замку, когда огромная входная дверь содрогнулась в своей раме, будто от подземного толчка, затем послышалось металлическое клацанье внутри замочной скважины, и ручка двери бешено завращалась. Она подождала немного, вставила ключ, повернула его и распахнула тяжеленную дверь: внутри в мраморной прохладе вестибюля стоял Эктор, ее отец, выглядел он растерянным, спутанные седые волосы спадали на лоб. Его руки дернулись в сторону двери, которую Аура отпустила, и та закрылась. Они посмотрели друг на друга, расцеловались в обе щеки, несколько неловко обнялись, обменялись поздравлениями, и Аура сказала: вот это сюрприз, па, что ты тут делаешь? Он был одет точно так же, как тогда, — тот же костюм, она была в этом совершенно уверена, только без галстука, но Эктор выглядел постаревшим, будто прошло не четыре года, а целых десять лет. Он казался осунувшимся и изможденным. У меня никак не получалось открыть дверь, криво усмехнувшись, сказал он. Вики сообщила мне, что ты здесь, продолжал он, и я решил заехать поздороваться, да, но мне, к сожалению, уже пора, я как раз уходил, когда ты пришла.

Все в порядке, па, ответила она, счастливого Нового года. От замешательства ее голос прозвучал равнодушно. Взаимно, hija, сказал он, надеюсь, Новый год принесет тебе счастье, которого ты заслуживаешь, — и он снова наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, а затем сказал: прости, Аура, но эта дверь с каким-то секретом, ты не поможешь мне? Она открыла дверь, одновременно нажав на ручку и повернув боковой замок, и сказала: да, это непросто, па, — надавив на дверь обеими руками, она распахнула ее и придержала одной рукой, улыбнувшись и слегка поклонившись в знак того, что он может идти; казалось, он не заметил этого поклона, когда, поблагодарив ее, выскочил за дверь, словно птичка из опостылевшей клетки.

В конце садовой дорожки он нервно махнул на прощание и свернул на улицу. Аура видела отца в последний раз. В укромном уголке просторной гостиной она обнаружила мать и Вики, сидевших за столом в клубах сигаретного дыма, подобно двум прорицательницам, с опущенными глазами и бутылкой текилы. Аура была уверена, что они только что смеялись и замолчали, стоило ей войти. Они смеялись над моим отцом, подумала она. Она не позволит им издеваться над ним, она ни о чем их не спросит, пройдет сразу к себе в комнату, упакует вещи и всего через час будет на автобусной остановке. Но Вики спросила: ты видела Эктора? Ауре пришлось ответить: да, тетя. Аура была уже на полпути в свою комнату. Он приехал только для того, чтобы повидаться с тобой, не поднимая головы, сказала мать, Вики позвонила ему и сказала, что ты здесь. Я знаю, ответила Аура, спасибо, тетя Вики… Что ж, мне пора собираться… Но тут он вспомнил, добавила мать, что ему пора собирать пустые бутылки на рынке, поэтому он так торопился. Обе женщины захихикали. Да-да-да, сказала Аура и отправилась в ванную. Она уезжала на побережье с П., с которым периодически сходилась тем летом. Они планировали доехать из столицы на ночном автобусе первого класса до Пуэрто-Эскондидо, штат Оахака, и пересесть на местный, идущий вдоль побережья в сторону трех смежных диких пляжей, разделенных скалистыми мысами и утесами: Вентанилья, Сан-Агустинильо и Масунте. Она мечтала побывать в этих местах с четырнадцати лет, когда группы ее одноклассников начали ездить туда, а мать Ауры так ни разу не разрешила ей к ним присоединиться. На этих пляжах не было ни одного курортного комплекса или обычной туристической гостиницы, зато было множество мест, предлагавших напрокат гамаки и простенькие хижины; некоторые путешественники предпочитали ничего не платить и вешали свои гамаки в рощах дикорастущих деревьев или же ставили палатки прямо на берегу. Отношения Ауры и П. продлятся всего пару месяцев, но ее любовь к этим пляжам сохранится навсегда.