Книга Зак и Мия - А. Дж. Беттс

Прислушиваюсь. Еще шаги, чуть поодаль, потом кряхтенье и плевок. Приподнявшись, я по пояс высовываюсь из окна. Мышцы рук ноют после таскания тяжестей.

Это престарелая альпака Дейзи.

– Иди спать, дуреха.

Но следующий звук издает явно не животное, а человек. Щелчок, затем вспышка голубоватого света где-то в районе хлева. Погасло. И снова вспышка.

Завернувшись в одеяло, я перелезаю через подоконник. Под ногами уже вертится Джей, мой джек-рассел. Он отчаянно размахивает хвостом и семенит за мной следом, пока я босиком поднимаюсь по тропинке, открываю и закрываю калитку, но остается на улице, когда я захожу в хлев. Трусишка.

В клетках под рыжеватым светом ламп мирно спят звери-малыши. Лисица им сегодня не страшна. Они сопят и видят сны.

Я прохожу мимо них в поисках источника синих вспышек. На сеновале лежит диск, похожий на мини-НЛО, и испускает во все стороны лучи. Вспыхивает, гаснет, вспыхивает, гаснет. Я и забыл об этом устройстве – папа вытаскивает его на свет каждый сезон, когда лисы выходят на охоту. Эта штука предназначена для отпугивания хищников – имитирует присутствие людей.

Надо сказать, имитирует убедительно: заставила меня выбраться из теплой постели. Укутавшись плотнее в одеяло и приподнимая его, чтоб не испачкать, я пробираюсь назад между вольерами и бреду к дому. Колючие точечки звезд насмешливо подмигивают. Босые ноги начинают мерзнуть.

Я карабкаюсь назад через окно. Снаружи все еще топчется Дейзи. Это же надо – впасть в бессонницу из-за дурацкого фонаря. Я закрываю окно, чтобы не слушать, как она пыхтит.

Проблема в том, что мне теперь тоже не спится. Я стою посреди комнаты. Слишком тихо; слишком тесно. В ушах начинает звенеть. Я бы обрадовался сейчас даже журчанию капельницы. Даже стуку в стенку.

И тут – тук-тук.

В окне появляется чье-то лицо.

Я вижу его, от неожиданности спотыкаюсь на ровном месте и падаю, и воспоминания яростно обрушиваются на меня, и невозможный образ из прошлого как будто рвется ко мне.

Она с некоторым трудом поднимает окно и протягивает ко мне руку, растопырив пальцы. Мол, тихо, не шуми.

Я замираю, вцепившись в одеяло, и стараюсь выровнять дыхание. Она не исчезает. Ее силуэт очерчен контуром из звезд. Может, она призрак?

Густые, короткие волосы. Огромные глаза.

– Мия?!..

Она подносит палец к губам. Затем окидывает взглядом комнату, разворачивает руку и манит меня жестом.

У нее холодная кожа. Я беру ее под локоть, чтобы помочь перелезть через подоконник, но приземление получается неуклюжим: в результате мы оба барахтаемся в одеяле.

Она тут, рядом со мной, пахнет ванилью, испуганная, замерзшая.

– Мия? – зачем-то повторяю я, хотя в этом нет никакой необходимости. Я высвобождаюсь из одеяла, она натягивает его на себя, заваливается на бок и молча поворачивается носом к стенке.

Я смотрю на нее, вцепившись в спинку кровати, совершенно обескураженный, и теперь мне окончательно не до сна.

Мне приходилось участвовать в спасении самых разных существ. Мы с Бекки обували сапоги, надевали куртки, садились с папой в машину и ехали – вызволять коз, запутавшихся в заборах, ловить блудных попугаев старыми полотенцами, везти домой картонные коробки с какими-то раненными зверушками.

Я много раз помогал кого-то спасать, но откачивать и лечить их умеет только папа. Мама только всплескивает руками, когда он притаскивает очередного дохленького ягненека и укладывает его в духовку на самый низкий жар с открытой дверцей. Бывало, что папа раздевался до трусов и забирался в теплую ванну в обнимку с ослабевшим детенышем альпаки, брошенным мамашей. Помню, как поначалу его головка безжизненно болталась, свесившись с папиной руки, а потом бедолага вдруг начинал втягивать носом воздух. Папа верил, что тепло способно вернуть кого угодно к жизни.

Интересно, что бы он сказал про девушку в моей постели. Она вроде бы согрелась, или мне так только кажется? Что бы сделал папа на моем месте?

Утренний свет мягко ложится на кровать. Я смотрю, как Мия дышит во сне, и пытаюсь дышать с нею в ритм. Мия. Ну надо же. Перекрасилась в блондинку. Челка неестественно ровная…

Теперь каждый звук меня пугает. Скрипнула половица – мама пошла стирать? Шорох травы – папа с Эваном идут к оливам. Оголтелое кудахтанье:

Бекки кормит цеплят. Наверное, все уже думают, что я заспался.

Я на цыпочках подхожу к окну и отодвигаю занавеску Куры и петухи клюют свой корм. Бекки не видно. Тогда я опускаю занавеску и разворачиваюсь. Мия уже открыла глаза и смотрит на меня. Волосы рассыпались по ее лицу, но она их не убирает.

– Привет.

Она моргает, продолжая смотреть на меня, но ничего не отвечает. Мне почему-то тяжело выдерживать этот взгляд, и я начинаю разглядывать свои руки, которые не знаю, куда деть. Я вообще не понимаю, что теперь делать!

Открываю рот, чтобы спросить, как она оказалась в моей комнате, но решаю, что вопрос «как» потребует слишком длинного ответа, так что выбираю другой:

– Ты заблудилась?

Вот я дебил. Как можно случайно попасть из Перта на южное побережье? Разумеется, она не заблудилась.

Кто-то идет. Я вижу, как зрачки Мии расширяются, и она быстро садится в кровати. Кто-то берется за дверную ручку.

– Зак, ты там?

– Да, – хрипло отзываюсь я.

– А чего заперся? Давай, вставай уже. И белье сними, я в стирку положу.

Но я не могу снять белье, потому что на нем сидит девушка, которая к тому же недвусмысленно поглядывает в сторону окна.

– Я хочу еще поваляться, – говорю я. – Даже Господь на седьмой день отдыхал от дел.

– Господь? Зак, с тобой все в порядке?

– Мам, я просто дочитываю седьмую главу «Гордости».

– Ну белье-то можешь мне отдать?

– Я уже несколько месяцев не хожу под себя, ты забыла?

– Мальчишки, – вздыхает мама. – Короче, не валяйся весь день напролет, Бекки одна не справится.

Затаив дыхание, мы слушаем, как мамины шаги удаляются. Мия прижалась к стене.

– Извини, – говорю я, хотя неясно, за что мне извиняться.

Ее лицо в обрамленьи коротких светлых волос совсем не похоже на то, которое я видел в больнице. Она стала другой. И дело не только в стрижке.

Мия тоже меня разглядывает. Я внезапно спохватываюсь, что стою с голым торсом, и чувствую непривычную уязвимость. Она жадно рассматривает мои шрамы: справа на груди, еще один на шее, точечные – от катетеров – на внтуренней стороне рук. Она точно знает, куда смотреть. И, по-видимому заметив то, чего ожидала, немного расслабляется.

– Фух, это действительно ты, – выдыхает она. – Ты здорово изменился, Хельга.