Книга Простодурсен. Зима от начала до конца - Руне Белсвик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Простодурсен и не думал поторапливать время. Он ходил по дому, прихорашивался, выбирал себе наряд, причёсывался и перекладывал вещи с места на место.
– Долго ещё? – спросил Утёнок.
– Мы только встали, – ответил Простодурсен.
– Ты так же ответил, когда я спрашивал в прошлый раз.
– Но ты спрашивал минуту назад.
– А сколько ещё ждать?
– Прилично.
– А прилично – это сколько?
– Займись чем-нибудь. Тогда время идёт быстрее.
– Я не могу ничем заниматься. Мне нужен покой, чтобы вечером быть в форме и показать фокус.
– Посиди тогда.
– Я сижу.
– Вот и хорошо.
– А долго ещё?
И так сто раз.
Утёнок сидел на стуле и клювом подпихивал каждую следующую секунду. Что будет на празднике? Как он выступит? Нет сил дождаться. У него даже голова закружилась от восторга – какой гениальный номер он придумал. И он упал со стула. Пришлось Простодурсену поднимать его, гладить и успокаивать.
– Я тоже хочу быть красивым, – сказал Утёнок.
– Ты очень красивый, – ответил Простодурсен.
– Но ты должен меня украсить. Сам вон в белой рубашке и вообще. Надо меня чем-то посыпать или приклеить к перьям блёстки, например.
– Думаешь?
– Да! Я хочу быть звездой вечера. Сиять, блестеть, мерцать и переливаться, когда я выйду к публике.
– Понятно, – сказал Простодурсен. – Ну давай посмотрим, что у нас есть.
Оказалось, это способ обмануть время. Если время тормозит, надо наряжаться. Эту хитрую мудрость Утёнок теперь запомнит на будущее.
У Простодурсена нашлись два тюбика кондитерской краски – красный и зелёный. Утёнок сказал, что хочет шотландскую красно-зелёную клетку от макушки до крыльев.
Потом они перевернули вверх дном весь дом в поисках чего-нибудь эдакого, что дом утаил от них. Нашли много клубков пыли и три камня-булька. Нашли маленькие твёрдые штучки: прежде они были мягкими – например, яблочными огрызками. И ещё разные предметы, которые Простодурсен давно искал. А за комодом, где быть ничего не должно, обнаружились шляпа и галстук. Их, видно, оставили птицы, когда прилетали посмотреть великое представление приречного театра.
– Гип-гип-ура! – крикнул Утёнок.
– Да, – согласился Простодурсен. – Великовата и пыльная, но отлично тебе подойдёт.
– Я её надену! Я её надену! Эх, жаль, блёсток нет.
– Есть, смотри.
Простодурсен достал из кармана стакан. Он был наполовину полон отличным блескучим порошком. Простодурсен посыпал им Утёнка.
– Подними меня скорее! Хочу посмотреть на себя.
Простодурсен поднял его и поставил на комод. Теперь Утёнок мог любоваться собой, таким великолепным, в зеркале.
– Даже не верится, – сказал Утёнок, – что этот красавец – я.
– Да, – сказал Простодурсен, – ты бесподобен.
– Тебе не кажется, что шляпу лучше сдвинуть набекрень?
– Не кажется.
– Нет, сдвину. Так вид более молодецкий. Мне бы только на галстук не наступить, выходя к публике.
– А что ты публике покажешь?
– Этого я тебе сказать не могу. Это секрет.
– Знаешь, исчезнуть во всём этом снаряжении может оказаться нелегко.
– Мало что даётся нам легко, Простодурыч. Главное – не сдаваться.
– Ты прав.
– Теперь мы оба такие франты!
– Да. Но ты вообще неотразим – блёстки, клетка, шляпа, галстук…
– Остался только красивый запах.
– Запах?
– Октава же надевает на себя запахи.
– Октава пахнет за всех, другим запахам места нет. К тому же и нет у нас ничего такого.
– А вроде в шкафу валялось несколько изюминок.
– И?
– Можно для красоты вставить их в уши.
– В уши? Тогда мы ничего не услышим.
– Да, не годится. Мы должны послушать песню Октавы. И стихи Ковригсена. И вообще всё. Какой я всё-таки красавец. Видел, Простодурсен?
– Видел.
– Только надо шляпу сдвинуть набекрень.
Утёнок крутился на комоде. С него сыпались блёстки. Он репетировал поклоны, чтобы раскланяться после выступления. И разучивал вступительную речь:
– Уважаемая публика! Дорогие жители нашей приречной страны! Для меня большая радость…
– Не мог бы ты помолчать минутку? – попросил Простодурсен.
Он стоял и смотрел в окно. Там лес, река, снег – всё погружалось в новый вечер.
– Что такое? – крякнул Утёнок.
– Ничего. Тебе же не трудно немного помолчать.
– Понимаешь, я в ударе. Я пенюсь и пузырюсь. А ты что-то нет?
– Я хочу тишины, чтобы спокойно подумать.
– А о чём ты будешь спокойно думать?
– Ни о чём.
– Ты хочешь спокойно подумать ни о чём?
– Да.
– Нет, я чую, что ты будешь думать о другом.
– Да нет… я просто тоскую по камешкам, по весне и…
– И что?
– Я расстраиваюсь, что праздник будет у Пронырсена. Я его недолюбливаю.
– Вот, твоё «ни о чём» – это куча всего.
– Ну да.
– Пронырсен сегодня не опасный. Сдобсен сидит с ним и обычнит его.
– Обычнит?
– Делает обычным. Мы же с тобой их видели. Помнишь, они готовили сюрприз к празднику, они улыбались, они радовались. Как обычные приречные жители.
– Ой-ла-ла, Утёнок… Нам пора идти. Даже бежать!
– Так сразу? Мне надо хотя бы ещё разок крутануть шляпу.
– Давай быстро.
– А весна придёт, Простодурыч. Вдруг раз – и кругом весна, и бульки…
– Какой ты красавчик, Утёнок!
– Да, мы смотримся отлично. Потому что мы идём на мой первый марципановый бал.
Приветствовал гостей сам Пронырсен. Он стоял перед дверью с можжевеловой веткой в руке. На досках, которыми закрыли тётеловушку, они со Сдобсеном соорудили снежный фонарь. В нём радостно и ярко светила сальная свечка.
