Книга Гуд бай, Берлин! - Вольфганг Херрндорф

Еще, наверное, можно было сходить к семейству Фридемана и оставить там записку для Чика, или надеяться, что он оставил у них сообщение для меня. Но это почему-то казалось мне маловероятным. Деревня была крошечная, там точно все друг друга знают, и Чик ни за что не стал бы возвращаться туда на машине. В крайнем случае, он мог бы попытаться с наступлением темноты пойти туда пешком, хотя вероятность, что всем в деревне давно уже известно о происшествии, была слишком велика. В такой расклад мне верилось с трудом. Но тут вдруг меня осенило.

Если невозможно встретиться там, где мы потеряли друг друга из виду, нужно вернуться к последнему безопасному месту, где мы были вместе, то есть к смотровой площадке с киоском и зарослями бузины.

По крайней мере, тогда, лежа лицом в грязи, я счел это логичным. Это было самое простое решение, и чем дольше я размышлял, тем больше крепла моя уверенность в том, что и Чик до этого додумается. Потому что я ведь додумался! К тому же смотровая площадка находилась в очень удобном месте. Довольно далеко от деревни, но не настолько, чтобы не добраться туда на велосипеде. А Чик наверняка видел, что я рванул на велике. В общем, я полночи провел в этих кустах, а с первым лучом солнца поехал на велосипеде обратно. Я сделал огромный крюк, чтоб не приближаться к деревне, ехал по лесу и через поля. Найти дорогу к горе было не так уж сложно, но она оказалась гораздо дальше, чем я думал. Холмы виднелись в тумане вдалеке, но ближе никак не становились. Очень скоро мне дико захотелось пить, и есть тоже очень хотелось. Справа от полей стояло несколько домов и церквушка из красного кирпича, и я просто поехал к ним. Деревенька состояла из трех улиц и одной автобусной остановки. Указатели все были на каком-то незнакомом языке, и на секунду мне даже подумалось, что это уже Чехия или типа того, но я тут же отбросил эту мысль: что-то вроде границы я бы уж точно заметил.

Я нашел крошечный магазинчик. Но он был закрыт, и не похоже, что скоро откроется. Окна там были грязные, почти непрозрачные, но я разглядел кое-что внутри. На прилавке лежали полбуханки хлеба и выцветшие коробки из-под жвачки, а чуть дальше на полке виднелись гэдээровские стиральные порошки.

На остановке стоял сумасшедший. С совершенно счастливым видом он мочился посреди улицы, размахивая своим писюном из стороны в сторону. Никого больше вокруг не было, плоские солнечные лучи горели на булыжниках красным лаком. Я решил просто позвонить в какую-нибудь дверь и попросить мне что-нибудь продать. Но как только я нажал кнопку звонка в каком-то доме, где горел свет (на табличке у двери значилась фамилия хозяина – Лентц, я это прекрасно помню), как вся решимость куда-то делась, и я попросил только стакан воды из-под крана. Дверь мне открыл по пояс голый мужик. Он был в спортивных штанах, и пот катился у него по телу градом. Молодой и весь такой накачанный, с повязками на запястьях. «Стакан воды из-под крана!» – громко повторил он. Он внимательно оглядел меня, а потом показал на кран для поливки сада рядом с дверью. Пока я пил, он поинтересовался, всё ли у меня в порядке. Я ответил что-то про велопоход. Он покачал головой и спросил еще раз, все ли со мной в порядке. Тогда я показал на его повязки и спросил, всё ли в порядке у него. Тут он посерьезнел и кивнул. Разговор на этом закончился.

Добравшись до смотровой площадки, я оказался совершенно один на горе. Все еще было раннее утро. За лесопилкой стояла какая-то черная машина, киоск около парковки был заперт на висячий замок. Я сбежал вниз, к кустам бузины. Там по-прежнему валялся наш мусор, а Чика – ни следа. Жуткое разочарование!

Час за часом я сидел на стене смотровой площадки и ждал, и мне становилось все грустнее. На площадке то и дело появлялись походники и автобусы с туристами, а «Нивы» все не было. Кружить по окрестностям я посчитал глупым: если Чик тоже кружит по окрестностям, то он должен когда-нибудь найти меня. А если мы оба будем шататься туда-сюда, то мы никогда друг друга не найдем. В какой-то момент я уже был уверен, что Чика сцапали. Я стал морально готовиться провести следующую ночь в зарослях бузины, но тут мой взгляд упал на одну из мусорок. В ней лежала куча оберток от шоколадных батончиков, пивные бутылки и крышки. Внезапно я сообразил, что весь мусор с прошлой ночи мы как раз и выкинули в эту мусорку. Мы ничего не оставляли под кустами бузины. Как сумасшедший, я понесся вниз – там валялась бутылка из-под колы. Внимательно ее оглядев, я нашел в горлышке маленькую скатанную в трубочку бумажку, и на ней было написано: «Я у пекарни, где был Хеккель. Приходи в шесть, Ч.» Эта фраза была зачеркнута и под ней накарябано новое послание: «Граф Лада пашет на лесопилке. Оставайся здесь, заберу тебя на закате».

Я вернулся на смотровую площадку и, радостный, просидел там до самого вечера. Потом мне стало грустно. Потом еще грустнее. Чик не появлялся. Туристы больше не приезжали, и только какая-то черная машина ехала по извилистой дороге у подножия горы. Эта машина колесила там с самых сумерек. Не знаю, как можно быть таким слепым, но только когда она остановилась около меня, и человек с гитлеровскими усами открыл дверцу, я наконец заметил, что это «Нива». Наша «Нива».

Я обнял Чика, потом стал боксировать его, потом снова обнял. Я никак не мог успокоиться.

– Черт! – повторял я. – Вот черт!

– Ну, как тебе цвет? – спросил Чик, когда мы неслись вниз с горы.

Я рассказал ему обо всем, что случилось со мной с тех пор, как мы потерялись. Но Чик, очевидно, мог рассказать что-то гораздо более захватывающее. Улепетывая, он случайно снова оказался возле пекарни, где мы встретили Хеккеля, и поставил машину там неподалеку, потому что колесить по окрестностям было слишком опасно. Он уселся перед этим заведением, и весь день смотрел, как вокруг ездят полицейские машины.

В конце концов, он решил пойти пешком на смотровую площадку, до которой было всего несколько километров, и стал там меня ждать. Но так как меня все не было (я тогда ночевал в лесу), Чик оставил в бутылке записку про пекарню и пошел обратно к машине. По дороге завернул на строительный рынок, спер там скотч и упаковку краски в баллонах, и со всем этим, как только полиция свалила с улиц, снова поехал к смотровой площадке. Там он написал второе послание на бумажке и отправился к лесопилке красить машину. Об остальном Чик тоже подумал: теперь на «Ниве» висели котбусские[6]номера.

Я рассказал ему про типа с повязками на руках и про мужика на остановке. Чик закивал – он тоже заметил, что психов тут дофига. Почему все надписи на непонятном языке, он, как и я, не знал.

– По крайней мере, это не по-русски, – сказал Чик, бросив взгляд на мелькнувшие в свете первых фонарей указатели со странными надписями.

28

На следующий день мы снова выехали на автобан. На этот раз не случайно: просто мы чувствовали себя вполне уверенно и решили, что можно двигаться быстрее. Ну, и понеслись. Проехали мы километров пятьдесят. А потом Чик ткнул пальцем в указатель уровня бензина – стрелка уже давно лежала в красном секторе.