Книга Черный хрусталь - Алексей Бессонов

Я бросил на столик серебряную монету, мы прошли через прохладный темный зальчик ресторана и спустились на улицу. Адрес, данный девушке отцом, значился где-то внизу, в толчее припортовых кварталов. Мы не торопясь двигались к морю, а вокруг нас росли шум и суета. Телла рассказывала мне о принципах, на которых строится театральное искусство «фитц» (оказалось, что в Пеллии существовали и другие течения), а я вспоминал свою бесконечно далекую родину и детство, закончившееся, как мне казалось, невообразимо давно, так, словно его и не было вовсе. Стражники городского патруля подсказали нам дорогу, я еще раз сверился с хронометром и прибавил шагу.

– Мне нужно лишь передать записку, – объяснила Телла. – А потом я буду свободна до самого вечера.

Я кивнул и, сам не зная зачем, ощупал свой «Вулкан» покоящийся в кобуре на поясе.

Телла остановилась возле ничем не примечательного дома в два этажа, выходившего фасадом прямо на улицу. За воротами раздалось угрожающее собачье ворчание.

– Это здесь, – сообщила мне актриса и постучала в крепкую деревянную дверь, являвшуюся частью правой створки ворот.

Ворчание перешло в лай. Судя по сочному басу, песик был немаленький. Где-то в глубине двора хлопнула дверь, раздались шаркающие шаги, и на улицу высунулась замызганная физиономия в кожаном фартуке.

– Чего вам? – поинтересовалась она сиплым с перепою голосом.

– Записка, – ответила Телла, вмиг превращаясь в простецкую дуреху, – передать велели…

И в этот миг я неожиданно услышал голос Эйно – тихий и далекий, отделенный от меня, наверное, комнатой, но все же достаточно различимый:

– Если мои условия вас не устроят, то я, как член столичного магистрального суда, возьму на себя труд передать все это господину королевскому дознавателю…

Схватив треугольничек письма, сизая рожа исчезла, и Телла повернулась ко мне:

– Ну, вот, теперь мы можем идти куда угодно…

– Погоди… – начал я, вслушиваясь, но поздно – верно, где-то в доме прикрыли дверь, и теперь я не слышал ничего, кроме стихающего лая сторожевого пса.

Но, в принципе, даже того, что я услышал, было вполне достаточно. Что все это могло значить? Эйно угрожал обитателю этих убогих трущоб? Для чего? Наша миссия становилась все более странной.

Глава 3

Спал я очень плохо. В номерах подо мной творилось что-то непонятное – то ли ночь страсти, устроенная целым стадом коров, то ли просто дикая пьянка… а скорее всего, и то и другое. К тому же я обиделся на Уту, которая встретила меня насмешливыми расспросами о кондициях гюзарских девиц. Отвечать я ей не стал – дело шло к полуночи, и я, в конце концов, просто устал. Проводив Теллу до скромной гостиницы, в которой остановились они с отцом, я еще несколько часов бродил по городу, размышляя о превратностях судьбы и неподвластности страстей. Мне не хотелось с ней расставаться… Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Удивляясь, почему не встает Ута, я выпрыгнул из постели, пробежал в гостиную и впустил в номер горничную.

– Внизу, – сказала она, с любопытством разглядывая по-утреннему вздыбленный предмет моего достоинства, прикрыть который я не догадался, – внизу господина Эйни ждет нарочный…

– О боги… да! Я иду!

Сложив руки понизу живота, я захлопнул ногой дверь и, алый, словно северный закат, помчался в спальню одеваться.

В холле переминался с ноги на ногу прилично одетый мальчишка лет двенадцати.

– Мой поручитель, – с чрезвычайной серьезностью начал он, – велел спросить у вас, как назывался корабль, подобравший некоего лекаря в далекой восточной стране…

– «Бринлееф», – машинально ответил я. – Письмо?

Парень протянул мне довольно толстый конверт и добавил вполголоса:

– Он велел соблюсти все в точности. Отступления недопустимы.

Я дернул плечом и полез в карман за монетой, но посланец Эйно уже выходил из пансиона. Я огляделся – на меня никто не смотрел, да и вообще, кроме трех девочек-горничных, посыльного и метрдотеля, в холле не наблюдалось ни единой живой души.

Придав себе максимально беспечный вид, я поднялся в наш с Утой номер.

– Вставай, – начал я, заходя в ее спальню, – Эйно…

Она лежала на спине, откинув одеяло почти до пояса, – левая рука медленно скользила по груди, а правая находилась под одеялом, насколько я видел, меж раскинутых и чуть согнутых в коленях ног. Глаза девушки были закрыты, острые белые зубы впились в нижнюю губу. Услышав мой голос, она дернулась, поспешно прикрылась одеялом и метнула на меня разъяренный взгляд:

– Кто разрешил тебе вламываться в мою спальню?

Перед моими глазами вдруг сверкнули, как молния, большие, темно-коричневые соски, такие яркие на ее белой, бархатистой коже. Я ощутил, как подтягивается мой живот, и промямлил:

– Пришло письмо от Эйно…

– Пошел вон… сейчас я выйду.

Улыбнувшись – так, что бы она этого не увидела, я ретировался и, едва сев за стол, поспешно разодрал белый треугольник. Письмо было сложено из двух листов тонкой, чуть желтоватой бумаги. На одном из них был текст, на другом – какая-то сложная схема. Заинтригованный, я повертел ее перед глазами, различил небрежно прорисованную розу ветров и, сообразив, как ее держать, углубился в изучение. Здесь был изображен какой-то холм. Рука Эйно, уверенная, но не слишком щепетильная в деталях, набросала нечто вроде поляны, находящейся на вершине горы, неровную линию берега и несколько звездочек, под которыми было написано – «точки засады». Под двумя, также – «камни», под третьей – «заросли». Ниже, одним словом, крупно – «прочесать». От звездочек шли пунктирные стрелочки. Отложив схему, я принялся за письмо – и в этот момент из спальни появилась Ута, уже одетая и причесанная.

– Что там? – спросила она, выдергивая листок из моих пальцев.

Я не успел возмутиться – ее лицо вдруг заострилось, и она села, даже не глядя на стул.

– Кажется, он впутал нас в историю, – пробормотала девушка.

– Что ты имеешь в виду? – изумился я.

Получасом позднее мы уже мчались в наемном экипаже, который вез нас вниз, к морю. Остановив карету на шумном перекрестке, мы расплатились с возницей и быстро двинулись вглубь бурлящих припортовых кварталов. Я ощущал легкое волнение. Волнение, которое должно было перерасти в отчаянную тревогу и даже страх. Мы прошли пару кварталов, свернули направо и остановились перед вывеской постоялого двора. Я глубоко вздохнул и вошел в приоткрытую дверь.

Хозяйка – поджарая, как гончий пес, женщина средних лет, провела нас с Утой на конюшню и молча указала на двух рослых жеребцов, уже ждавших нас под седлами. С боков были приторочены кожаные чехлы, скрывавшие в себе многозарядные длинностволки. Такой штуцер валил с ног лошадь… я поежился. Все так же, не говоря ни слова, хозяйка распахнула перед нами ворота, и мы, ведя на удивление послушных коняг в поводу, вышли на улицу.