Книга Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева - Петр Романов

Сама комиссия по рассмотрению проекта уложения собиралась из представителей правительственных учреждений и из депутатов от различных разрядов или слоев населения. В результате набралось 564 участника со всей страны. Статус депутата был необычайно, беспримерно для русской истории высок. Члены комиссии не только получали хорошее жалованье, но и пользовались иммунитетом. Они находились под личной защитой императрицы, причем на всю жизнь, "в какое бы прегрешение ни впали". Депутаты освобождались от смертной казни, пыток и телесного наказания, имущество их могло быть конфисковано только за долги.

Никто из российских подданных не пользовался тогда такими преимуществами. Иначе говоря, власть создала самые благоприятные условия, чтобы депутаты высказывали свое мнение откровенно, не боясь последствий. Сами выборы депутатов и организация работы комиссии — все это было максимально приближено к парламентскому европейскому опыту.

Созыв депутатов на совещание сопровождался небывалым для России требованием — привезти с собой пожелания народа. Таким образом, опыт самокритики предельно расширялся. Пожеланий оказалось множество, тысячи. Если власть хотела получить объективную информацию к размышлению, то она ее получила в полном объеме. В пожеланиях и жалобах властям нашли отражение все главные российские болячки. Да и сам "Наказ" охватывал, как и положено проекту уложения, огромный массив вопросов, касался всех сторон жизни государства, а потому заставлял депутатов предпринять действительно серьезный анализ ситуации в стране.

Документ, подготовленный Екатериной, предлагал гражданам оглянуться вокруг. Власть им ничего не обещала, но уже готова была выслушать их мнение. Более того, получалось, что власть сама напрашивалась на критику, поскольку в "Наказе" поднимался вопрос об ответственности государства перед гражданами.

Наконец, документ призывал рассматривать все вопросы не вообще, а под вполне определенным западноевропейским углом. "Наказ" убеждал, что в реформировании общества идти необходимо не на Восток, а на Запад. Россия есть европейская держава, констатировал документ. Екатерина в "Наказе" писала:

Доказательство сему следующее. Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал.

В ходе преобразований Петр, как известно, столкнулся не столько с "удобностями", сколько с сопротивлением материала, но требовать от "Наказа", ставшею своего рода манифестом или ориентиром, серьезною разбора петровских реформ не стоит. Главное, что проект уложения подтвердил курс Петра, и именно этим курсом депутатам предлагалось следовать в ходе обсуждения документа.

Если говорить о каких-то конкретных результатах, то можно констатировать, что работа комиссии закончилась провалом. Разнородный состав собрания (где представителям высшей элиты приходилось договариваться с делегатами низов, петербуржцам — с сибирскими кочевниками, где рядом сидели европейски образованный вельможа и безграмотный землепашец, где французская речь смешивалась с провинциальным говорком) обрекал работу комиссии на бесконечные споры. Между тем из разговора была исключена еще огромная масса крепостных — почти половина населения империи. К тому же делегатам было трудно, попросту невозможно в один присест согласовать хаотичный, разнородный, разновременный и противоречивый свод существующих российских законов с пожеланиями передового даже для Запада "Наказа".

Впрочем, императрица всерьез, кажется, на это и не рассчитывала. В присущей ей манере она просто вбросила в российское общество, как в воду, пробный камень и внимательно всматривалась в круги, которые от него пошли. Как писала сама Екатерина:

Комиссия дала… свет и сведения о том, с кем дело имеем и о ком пещись надлежит.

Часть из опыта работы комиссии она, проанализировав, использовала в ходе реформ. Другие проблемы предпочла оставить в наследство потомкам.

Однажды, объясняя собеседнику, почему ее распоряжения всегда беспрекословно исполняются, Екатерина сказала:

Это не так легко, как ты думаешь. Во-первых, повеления мои, конечно, не исполнялись бы с точностию, если бы не были удобны к исполнению; ты сам знаешь, с какою осмотрительностию, с какою осторожностию поступаю я в издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли просвещенной части народа и по тому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. И когда уж наперед я уверена в общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствием то, что ты называешь слепым повиновением… Будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, ко мнению народному и когда в оном последовала бы я одной моей воле, не размышляя о следствиях.

Можно предположить: многое из того, что обычно приписывают екатерининской страсти к саморекламе, на самом деле было лишь своего рода тактической уловкой. Шумная дискуссия, возникавшая вокруг очередного замысла, давала ей возможность довести проект до ума либо совсем отказаться от идеи.

Обычно чем авантюрнее оказывался план, то есть чем хуже "башмак" налезал на русскую ногу, тем дольше он обсуждался, тем меньше шансов имел на практическую реализацию. Повторюсь: в искреннем стремлении угадывать желание подданных у Екатерины нет аналогов в русской истории.

Был и еще один резон, который делал ее сторонником эволюционных изменений, мягким реформатором, а не революционером. Екатерина хорошо знала всемирную и русскую историю. Она понимала, что ее возможности, как бы решительно она ни действовала, ограничены. "Что бы я ни делала для России, — писала она, — это будет капля в море!"

Там, где она не могла изменить все, старалась изменить положение хотя бы частично. Когда Сенат воспротивился идее императрицы отменить практику пыток, заявив, что в этом случае "никто, ложась спать, не будет уверен, жив ли он встанет поутру", Екатерина, не отменяя пытки гласно, разослала тем не менее секретное предписание, чтобы судьи основывали свои действия на X главе "Наказа", где пытка осуждена как дело жестокое и крайне глупое.

Будучи не в силах изменить суть, Екатерина меняла хотя бы форму — в 1776 году императрица приказала в прошениях слово "раб" заменить определением "верноподданный". И это не канцелярская мелочь, как может показаться на первый взгляд. Политик и литератор, государыня знала силу слова, способного, как вода, медленно, но неуклонно точить камень.

Екатерина, бесспорно, была тщеславна, этот грех за ней водился, но знала меру. Стоит напомнить, что она сама отказалась от поднесенного ей Сенатом титула "Великая".

В письме своему другу и постоянному корреспонденту немецкому барону, писателю и дипломату Фридриху Гримму уже прославленная в Европе императрица писала:

Оставьте глупые прозвища, которыми некоторые мальчишки захотели украсить мою седую голову, и за таковую ветреность им надавали щелчков… Мое имя Екатерина Вторая.