Книга Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева

– Цо то ест? – спросил Тауберт, от неожиданности перейдя нена родной даже, а почему-то на высокомерный польский язык, но, ощутив, какдрожат Лисонькины пальцы, уцепившиеся за его рукав, понял, что неизвестноеслово означает нечто ужасное.

А и впрямь! Засекать дорогу в те поры означало пересекать ееканавами или заваливать деревьями, делая дальнейшее продвижение невозможным.Понятное дело, что доброму человеку затея сия была ни к чему. Засека являласьизлюбленным приемом лесных разбойников.

Все трое, Тауберт, Лисонька и ямщик, застыли в холодной тьмевозка, слыша, как тихонько ржут кони, шумит ветер в вершинах деревьев.

– Пропали! – выдохнул ямщик. – Сгибнем мы тут, яко Содом иГоморра, Геркуланум и Помпеи!

И, словно в ответ ему, сквозь щели возка проник пляшущийсвет факела, а негромкий, но внушительный голос провозгласил совсем рядом:

– Эй, там! Выбросить оружие! Выходи по одному! И безглупства, вы все под прицелом!

Ямщик послушно дернулся к выходу, но Тауберт вцепился в негои прошептал:

– Ты, пся крев! Гляди мне! Пикнешь о госпоже – горлоперережу! Понял ли?

Лисонька не узнала голоса своего жениха. Словно бы всечувства в нем вымерзли; осталась лишь угроза, столь мертвящая, что ямщик вответ лишь икнул и прошелестел:

– Вот те крест святой!..

– Хорошо. Погоди, старик. Выйдем вместе.

Во тьме, к которой постепенно привыкли глаза Лисоньки, онаразличила, что Тауберт одной рукой раскрыл шкатулку, которую держал на коленяхвсю дорогу, вынул два пистолета. Страшно, тускло блеснула серебряная насечка;один из них он сунул за пояс, другой за голенище и, все так же удерживаяямщика, повернулся к Лисоньке; она ощутила губами его похолодевшие губы.

– Эй! Не медлите, не то так в возке и поляжете! – зарыкалснаружи уже другой голос, куда зычнее и грубее прежнего.

– Прощай! – выдохнул Тауберт, и Лисоньке почудилось, что еелица коснулся клуб снегового ветра. – Прощай, meine liebe!.. Молись за меня! –Он с силой потянул Лисоньку вниз, на пол возка, и толкнул ее под сиденье, сунувв руку небольшой нож. – Разрежь сзади полог возка, но тихо, тихо! Будто тебянет. А как я крикну: «Laufen!» – осторожно выскользни и беги, беги! Храни тебяБог! – С этими словами он в последний раз скользнул по ее лицу губами и,вытолкнув из возка ямщика, выскочил следом.

И… весь самоотверженный план, измысленный благороднымразумом Тауберта, рухнул в один миг, ибо их встретил на дороге дружный залпраздраженных долгим ожиданием разбойников. Оба, старый ямщик и молодой барон,упали замертво, пронзенные десятком пуль.

Несколько пуль прошили возок, одна обожгла плечо Лисоньки,скорчившейся под сиденьем. Измученная страхом девушка лишилась чувств.

Это ее и спасло.

Когда Лисонька открыла глаза, бледный свет проникал сквозьпродырявленные стенки возка. Полсть была откинута, только шум леса долетал доее слуха.

Она никак не могла сообразить, где находится, и, толькоощутив тупую боль в плече, где к ране прилип пропитанный кровью рукав,вспомнила, что произошло.

Будто вихрем подхваченная, вылетела из возка.

Ранний холодный рассвет занимался над лесом. Дорога былапуста. Засека разобрана. Рядом с возком валялись два открытых сундука; весьбывший в них багаж Тауберта исчез. Поскольку сундуки были привязаны позадивозка, грабители, очевидно, сочли, что это вся их добыча, а заглянув внутрь, втемноте не заметили хрупкой фигурки, сжавшейся под сиденьем.

Взгляд Лисоньки скользнул по легким перьям облаков, позолотисто-зеленому осиннику, тревожно шуршавшему мелкими пятаками листьев, ивдруг замер при виде скорчившегося тела в сером армяке, с растрепанными седымиволосами. А рядом, лицом вверх, без плаща и мундира, босой, лежал Тауберт,твердо и холодно глядя на Лисоньку серо-стальными мертвыми глазами.

Весть о гибели Тауберта в окрестностях Высокова вскоре дошладо его сослуживцев. Но в те времена леса нижегородские были ничуть не тишелесов муромских, а стало быть, известие сие вызвало никак не удивление, а лишьпечаль и негодование в полку.

Влюбленные наши таили страсть свою столь старательно, чтоникому и в голову не пришло увязать имена Тауберта и Лисоньки. В возке неосталось ее вещей, ибо у нее их вовсе с собою не было. Тайна несостоявшегосявенчания была надежно сокрыта. Лисонька, не вполне здоровая, но живая,вернулась домой. Где ее увидел приятель Алексея Бутурлин. Вскочив на коня, оннаметом погнал в Починки, с вестью для Алексея Измайлова.

* * *

Весть, что Лисонька осталась жива, а стало быть, грехдвойного убийства не отягощает более Алексея, на него с новою силою навалиласьтяжесть лежавших на нем брачных уз.

С тем увальнем, с тем задирою и благодушным бездельником,который очертя голову кинулся ухаживать за Лисонькою, а затем решился на тайноевенчание, было покончено раз и навсегда. Он так и не вынырнул из тяжелых волн,он покоился на волжском дне, а человек, вышедший из ледяной купели едва не свершившейсягибели и из огненной купели раскаяния, отличался стремительностью мыслей,чувств и поступков. Словно бы новая душа в нем взыграла!

– Со мною все кончено, – сам себе твердо сказал Алексей. –Во всем лишь я виновен, я искушал ее – мне и расплачиваться. Заложить возок – ив путь, и в дорогу. И пускай следы мои затеряются в нескончаемых российскихпросторах! Но – она? Она страдала больше, чем Господь во всем своемжестокосердии определил бы ей для расплаты за грехи родителя. Из-за менястрадала… Кроме того, остается отец. Он-то ничего не знает. Он любит меняпо-прежнему и жив лишь будущностью моею, лишь надеждою на потомство, коепродолжит род Измайловых. Хорошо, пусть так: я сокроюсь в безвестности, гдеобрету или скорую смерть, или искупление грехов.

Со словами сими Алексей схватил перо, чернильницу, листбумаги и стремительным почерком, ни разу не остановившись, начертал письмокнязю Михайле Ивановичу, в коем сообщал, что ему ненароком сделалась известнаправда о его происхождении, а потому он не считает себя вправе носить имяИзмайловых, но умоляет отца вернуть любовь родительскую дочери, княжнеЕлизавете. Она была обрисована Алексеем самыми светлыми красками и с большимпристрастием. Он заклинал отца не мешкая выехать в Нижний, разыскать дочь, накоторую обрушились болезни и бедствия, и воротить ей все положенное по правурождения.