Книга Биробиджан - земля обетованная - Александр Мелихов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опыт приехавшей в Биробиджан весной, летом и осенью 1928 г. тысячи еврейских работников, в силу стечения ряда отчасти случайных обстоятельств, не мог создать в настроенной по-деловому мелкобуржуазной бедноте той веры в Биробиджан, какая не была в ней создана предшествовавшей пропагандой. Уже к концу июля 1928 г. из всех приехавших в Биробиджан 25 процентов разочаровались и, бросив дело, вернулись обратно в Белоруссию и на Украину. Затем началось большое наводнение и повторилось дважды. Лошади поражены были сапом, и много лошадей погибло. Люди стали болеть дизентерией и т. п. Из поехавших в Биробиджан в течение 1928 г. около тысячи переселенцев (в том числе 400 осенью) к февралю 1929 г. уже более половины бросили Биробиджан и вернулись на родину или расселились по городам Дальнего Востока, находя себе городские занятия (в Крыму невыполнение наряда даже в неурожайный 1928 г. составило только 20 процентов).
Неустройства, неизбежные при начале новой работы в далеком, малоизвестном крае, также, понятно, давали себя знать. При таких условиях вызвать подъем настроения в пользу Биробиджана как раз в разоряющихся нетрудовых элементах довольно мудрено. Идеалисты из рабочих и служащих, увлеченные национальными задачами, в „упрощенно-биробиджанском“ их понимании, могут идти при всяких условиях, оставляя даже для этого иногда уже имеющиеся занятия. Обычная же беднота, стремящаяся прежде всего улучшить свое материальное положение, подходит к делу настороженнее. Неудача переселенцев 1928 г. должна побудить рядовую массу относиться к биробиджанской пропаганде с еще более выжидательным настроением. За первый год работы в Биробиджане построено только 25 изб, вспахано только 125 гектаров и из них ни один не засеян и т. д. Неудача, как указано выше, обозначилась уже до наводнения — и наводнение еще более усугубило ее.
Между тем, несомненно, Биробиджан может постепенно дать обеспеченное существование довольно большому количеству земледельческих переселенцев, как об этом уже выше сказано. Переселение туда, подготовка территории и устройство там хозяйства будет стоить, правда, значительно дороже, чем на Украине или в Крыму. Но поскольку государству желательно заселение этого края по общеполитическим соображениям, оно придет в этом отношении на помощь любым трудовым переселенцам на Дальний Восток, в том числе и еврейским в Биробиджан. Конечно, для этого переселение туда надо ставить не в порядке инсценировки на курьерских националистического блефа, а по-деловому: до приезда каждого переселенца год поработать над подготовкой для него площади, дома, пашни (подъем целины), дорог, медицинской помощи; разворачивать заселение района с той медленностью, какая соответствует имеющимся средствам, а не пытаться „на грош купить пятаков“; подходить к организации работ, исходя из соображений хозяйственной целесообразности, а не стремления сразу охватывать много пунктов для видимости охвата района и т. д. Все эти ошибки делались. Конечно, смешно говорить также о земледельческом переселении в Биробиджан миллиона евреев, до чего договаривались опьяненные национальным чувством ораторы и писатели. Нельзя будет в предстоящее десятилетие переселить и десятков тысяч семей земледельцев. Но для нескольких десятков тысяч человек там, при некоторых мелиорациях, найдутся достаточно приемлемые земли и условия, чтобы при энергичной помощи и крупных затратах государства привести этих переселенцев к обеспеченному существованию. Насколько целесообразно выбрать в качестве материала для опыта земледельческого заселения этого особо трудного к освоению края именно горожан-евреев, покажут ближайшие годы. Выбор этот был продиктован увлечениями еврейских работников, стремлением к „большой территории“, а не серьезным изучением края, подобным, например, большой длительной экспедиции по изучению приазовских плавней, богато обставленной научными силами и средствами. Над изучением небольшой площади плавней работали десятки научных работников более года, затрачено было более двухсот тысяч рублей. А выделению Биробиджана, площадь которого в несколько десятков раз больше, предшествовал кратковременный проезд края несколькими человеками и расход на изучение в несколько раз меньший. Соответственные получаются и результаты.
Поскольку речь идет о переселении евреев на Дальний Восток, реально преимущественно иметь в виду не создание массового еврейского земледелия в Биробиджане, а переселение еврейских кустарей на Дальний Восток. Край нуждается в ремесленниках, туда намечено переселение разных их групп. В том числе найдется место и для нескольких тысяч семей портных, сапожников и т. п., имеющихся в избытке среди еврейской кустарной бедноты западных округов СССР. На ближайшую пятилетку Комзет включил в свой план такое переселение 3 тыс. кустарных семей. Не исключена возможность, что это количество может оказаться значительно больше, если главное внимание с опытов биробиджанского земледелия будет перенесено в эту совершенно реальную область».
Думал ли тогда кто-нибудь, что еврейские колонии в Крыму окажутся могилой для их обитателей, а Биробиджан с его гнусом и наводнениями сохранит жизнь тысячам евреев? И сохранил бы жизнь большинству из тех, кто пошел бы на переселенческие мытарства, покинув насиженный местечковый Запад, первым попавший в когти Гитлеру…
* * *
Ю. Ларин не случайно так прочно сплетает проблему еврейского землеустройства с проблемой антисемитизма: как ни раздражало народ то обстоятельство, что евреи не работают на земле, их попытка приступить к такой работе раздражала еще сильнее. И Ю. Ларин на десятках страниц пытается убедить, что не так страшен еврей, как его малюют. Да, повторяет он, евреи там-то и там-то пока еще не совсем такие же, как все, но движение-то происходит в сторону нормализации. А индустриализация, всеобщее образование и вовсе уничтожат национальную конкуренцию.
Ю. Ларин как истый марксист не догадывался, что главная национальная конкуренция — конкуренция фантомов, конкуренция грез — не может быть уничтожена выравниванием социальных статусов, ее может ослабить либо сближение грез, либо их угасание. Не понимая этого, Ларин заполняет многие страницы почти не отражающими сути проблемы, но все-таки интересными цифрами. Объективными, а потому бесполезными, ибо объективность в национальных отношениях играет еще меньшую роль, чем в любовных.
Но все же.
В городском населении евреи составляют около 8 процентов; среди служащих примерно столько же. Следовательно, недовольство служилого слоя, заключает Ларин, направлено вовсе не против «еврейского засилья», а против еврейского равенства. Перебор евреев имеется только в Москве, но и он является следствием массового притока евреев в ответ на массовый саботаж прежнего чиновничества. В целом же евреи среди всех городских служащих составляют меньший процент, чем среди всего городского населения.
Чаще прочих профессий евреев до сих пор влечет область коммерции, но это пережитки проклятого царского прошлого. Оно же сказывается в том, что евреи все еще реже встречаются в тех областях, куда доступ им прежде был закрыт. Кстати, в командном составе Красной армии антисемитские настроения почти не заметны, хотя присутствие евреев в комсоставе более чем в два раза превышает их долю среди населения, а в военных академиях так даже более чем в четыре раза, — и ничего. Поскольку краскомы по своему происхождению слабо связаны с буржуазией и проходят хорошую политическую выучку.