Книга Сто тайных чувств - Эми Тан

— Кван… — начала я, но Саймон опередил меня:

— Очень нравится.

— Ага… — Кван была похожа на кошку, наевшуюся сметаны. — Ты не говорить мне, я все равно вижу… Ага… Знаешь, почему?

— Думаю, это очевидно, — проговорил Саймон с глуповатой ухмылкой.

— Нет-нет, твои очи мне ничего не сказали. Я знаю вот здесь, — она постучала себя по лбу, — у меня глаза Йинь, угу, глаза Йинь.

Саймон метнул в мою сторону вопросительный взгляд: «Помоги мне, Оливия, скажи, что здесь происходит?» Я пожала плечами.

— Смотри сюда. — Кван показала на камин. — Саймон, что ты видеть?

Он наклонился вперед, потом, думая, что это какая-то китайская игра, пустил пробный шар:

— Ты про эти красные свечки?

— Нет-нет, ты видеть камин. Я права?

— Ну да, вон там… камин.

— Ты видеть камин. Я видеть что-то еще. Человек из Мира Йинь стоять там, мертвый человек.

Саймон рассмеялся.

— Мертвец? Ты имеешь в виду — призрак?

— Ага. Он говорить свое имя — Элси…

Молодчина Кван, случайно оговорившись, произнесла ее имя именно так, как надо.

— Саймон-я, может, ты знать эта девушка Элси? Она говорить, что знать тебя, угу.

Его лицо вытянулось.

— Эльза?!

— Ой, теперь она така-ая счастливая, что ты ее вспомнить. — Кван приложила ладонь к уху, слушая воображаемую Эльзу. — А? Чего? А!.. Ладно-ладно. — Потом она повернулась к нам. — Говорить, ты не поверить, она уже встретить много известный музыкант, тоже мертвый… — Кван снова посовещалась с камином. — Чего? А… А? Ага… Нет-нет, прекрати. Элси, очень много имен! Ты называть так много известные люди, я не могу повторить! Ладно, только одно… Шоумен? Нет? Я неправильно сказать?

— Шопен? — намекнула я.

— Да-да, Шопен тоже. Но это имя как Шоумен… Ой! Теперь понятно! Ш-шуман!

Саймон зачарованно следил за ней. Я была поражена. Я понятия не имела, что Кван разбирается в классической музыке. Она обожала песенки в стиле «кантри» о разбитых женских сердцах.

— Еще она говорить, так рада встретить мама, папа, старший брат. Ее настоящая семья, не приемная. Ее настоящее имя звучит как Ваваски, Ваковски, я думаю, японское… А? Не японское?.. Угу. Она говорить, польское, польско-еврейское. Чего?.. А, ладно. Говорить, ее семья давно умерла, потому что… Отравить…

— Аушвиц, — поправила я.

— Нет-нет, отравить. Да-да, я права, отравить, вся семья, ага! — Кван снова приложила руку к уху, — много времени, трудно понимать, что говорит человек из Мира Йинь. Волнуется, быстро говорит. А?.. — Она насторожилась. — Теперь говорит, бабушка-дедушка, они умерли в это место, Аушвиц, во время войны в Польша… — Кван украдкой подмигнула мне и снова обратилась к камину с удивленно-озабоченным видом: — Ай-я! Ш-ш! Ш-ш! Элси, ты много страдать, слишком печально, ой… — Кван дотронулась до своего колена. — Говорить, авария, вот как она получить шрам на своя маленькая детская нога.

Мне казалось, что я ничего не написала о шраме. Должно быть, я все-таки сделала это, и правильно. Эта деталь тоже многого стоила.

Саймон вдруг выпалил:

— Эльза, ребенок? Что с ребенком, которого ты ждала? Он сейчас с тобой?

Кван озадаченно уставилась на камин. Я задержала дыхание. Черт! Я забыла упомянуть о чертовом ребенке. Кван сосредоточенно смотрела на камин.

— Ладно-ладно. — Она повернулась к нам и беззаботно махнула рукой. — Элси говорить, нет проблем, не волнуйся. Она встретить этот человек, очень хороший человек, который должен был быть ее ребенок. Он еще не родиться и поэтому не умереть. Он немного подождать и теперь родиться у кого-то еще.

Я облегченно выдохнула. Но потом я заметила, что Кван обеспокоенно таращится на камин. Она хмурилась и качала головой. И вдруг, в тот самый момент, я почувствовала покалывание в макушке и увидела брызжущие из камина искры.

— А… Теперь Элси говорить, ты, Саймон, должен больше не думать о ней. — Голос Кван звучал тихо и как-то неуверенно. — …А? Ага. Это неправильно, да-да, тратить своя жизнь, думая о ней… А? Угу. Ты должен забыть ее, говорить она, да, забыть! Никогда не произносить ее имя. У нее теперь новая жизнь. Шопен, Шуман, ее мама-папа. У тебя теперь тоже новая жизнь…

Потом она сказала Саймону, что он не должен упускать свой шанс (имея в виду меня), пока еще не слишком поздно, что я — его настоящая любовь, что он будет всю жизнь сожалеть, если упустит удачу, выпадающую один раз за несколько жизней. Она трещала без умолку о том, какая я честная и открытая, какая добрая и преданная, какая умная.

— Ой, может, она не очень хорошая хозяйка, пока нет, но ты подожди и увидишь. Если нет, я научить ее.

Саймон кивал, впитывая каждое слово Кван. Он выглядел расстроенным и благодарным одновременно. Я по идее должна была играть победу, но мне было плохо. Потому что я тоже видела Эльзу. Я слышала ее.

Она не была похожа на призраков, которых я видела в детстве. Она была соткана из тысячи искр, которые когда-то были ее мыслями и чувствами. Она была грозовой тучей, носящейся по комнате, умоляющей Саймона услышать ее. Я ощущала ее всеми своими тайными чувствами. Змеиным жалом я чувствовала ее желание быть увиденной. Крылом летучей мыши я чувствовала, как она кружится над Саймоном, избегая меня. Всей кожей я ощущала каждую ее слезу, пронзающую мое сердце, подобно молнии. Я чувствовала ее дрожь, бесплодное ожидание быть услышанной. Услышанной Саймоном, а не мной. Только слышала я ее не ушами, а покалыванием в макушке — ощущение, возникающее, когда знаешь правду и все равно отказываешься в нее верить. Ее чувства не имели ничего общего с отрепетированной речью Кван. Она умоляла, плакала, повторяя снова и снова: «Саймон, не забывай меня. Подожди меня. Я еще вернусь».

Я ничего не сказала Кван. Мне хотелось верить, что все было не более чем галлюцинацией. Но за последние семнадцать лет я пришла к выводу, что мы не властны над своим сердцем, что, как ни старайся вырвать с корнем былые страхи, они все равно прорастут вновь, цепляясь, подобно ядовитому плющу, питаясь соками твоего сердца, проникая под кожу и дыша через поры. Сколько раз я просыпалась среди ночи, охваченная ужасом, раздавленная тяжестью неумолимой правды. Слышала ли Кван то же, что и я? И если да, значит, она солгала из-за меня? Что, если Саймон догадается, что мы провели его? Скажет, что больше не любит меня?

Вопросы, вопросы, вопросы без ответа… Я изводила себя до такой степени, что начинала верить, что наш брак обречен, что Эльза разрушит его. Я словно предчувствовала сход снежной лавины, ища ответ на последний вопрос — почему мы до сих пор вместе?

А потом наступало утро, солнечные лучи проникали в комнату, и я купалась в их тепле, жмурясь, словно кошка. Я бросала взгляд на часы, затем поднималась и шла в ванную. Я вставала под душ. Вода пробуждала мой разум, возвращая меня к обычной, повседневной жизни, ограниченной обычными чувствами, на которые можно положиться.