Книга Кровожадные сказки - Бернар Кирини

Вечером я вернулся на место преступления. Труп исчез. Там, где лежало тело, я нашел темный, пористый, удивительно легкий камень, вроде лапилли, что вылетают из жерла вулкана при извержении.

«Вы, конечно, так и не поверили до конца, что Дилан был дьяволом», — сказала мне мадам Д***, когда я позвонил, чтобы пересказать случившееся. Я ответил, что, пожалуй, действительно впервые не знаю, кого именно ликвидировал. Я не упомянул о черном камне, боясь, как бы эта фантастическая деталь не добила пожилую даму.

Мы обсудили порядок оплаты. Она назвала сумму, весьма значительную — слишком высокую за убийство ребенка, но вполне уместную за ликвидацию дьявола. Потом она попросила, чтобы я никогда больше не пытался с ней связаться, а при случайной встрече делал вид, что мы не знакомы. «Я хочу перевернуть страницу и навсегда забыть эту историю». Я успокоил ее, уверив, что испытываю те же чувства: дела этого я не забуду никогда, но никому о нем не расскажу.

Мы попрощались, и я уже собирался повесить трубку, но тут она добавила — совсем тихо, почти шепотом: «Вот еще что… Черный камень. Заройте его как можно глубже, никому не называйте места, никак его не отмечайте и никогда туда не возвращайтесь».

IV. Автопортрет

Книга знаменитого английского писателя Томаса де Куинси[17]называется «Убийство как одно из изящных искусств». Близкий друг — достаточно близкий, чтобы знать, чем я зарабатываю на жизнь, — подарил мне этот труд на пятидесятилетие; я его пока не прочел. Думаю, название книги сознательно провокативно и речь в ней не идет о подлинной истории, так что на сегодняшний день я — единственный человек, действительно соединивший в одну дисциплину убийство и изящные искусства.

История происходит в 1977 году. Со мной связался некий Иван (фамилии его я так и не узнал), приехавший из Америки и работавший на художника Питера Уиллмарка. Этот самый Иван, судя по всему, очень гордился своей близостью с гением и потому был весьма разочарован, когда я признался в полном художественном невежестве и в том, что фамилия Уиллмарк ни о чем мне не говорит. Как бы то ни было, Иван сообщил, что Уиллмарк узнал обо мне от одного своего друга-коллекционера. Он отдал мне два билета до Нью-Йорка, объяснив, что Уиллмарк назначает встречу через две недели в своем доме и ему, судя по всему, даже не приходит в голову, что я могу отказаться или быть занят в этот день.

Итак, я полетел в Нью-Йорк, предварительно наведя справки об Уиллмарке. Это был один из самых эпатажных художников своего времени, скандальный тип, не гнушавшийся никаким кощунством. Его творчество было посвящено всем аспектам жизни современного человека и упадку западной цивилизации. Цены на его полотна и скульптуры достигали заоблачных высот. В 1970-м серия из шести картин под названием «Время, пространство, цвет» стала самым дорогим лотом на лондонских торгах. Двумя годами позже его потеснил с первого места соотечественник Джеффри У. Джеффри с картиной невероятных размеров.

Уиллмарк жил на последнем, тридцатом, этаже принадлежавшего ему здания. Там же находилась и мастерская, куда он никого не пускал. В самом начале карьеры он принял решение никогда не высказываться об искусстве (зато охотно давал интервью о футболе, медвежьей охоте, финансах и любом другом сюжете, в котором ни черта не смыслил). Я изучил множество репродукций его картин. Как я уже говорил, моя художественная эрудиция в то время была весьма ограниченной — и остается таковой по сю пору, хоть я и расту над собой, — так что мое суждение иначе как обывательским не назовешь. Большинства произведений Уиллмарка я просто не понял; смешение ярких цветов оскорбляло мое чувство меры, а бессюжетность ставила в тупик. Некоторые — наименее, скажем так, «громогласные» — мне понравились, как притягивает взор тихий, умиротворяющий пейзаж, из чего я заключил, что талантом Уиллмарк не обделен.

В назначенный день Иван заехал за мной в гостиницу на спортивной машине и отвез на Манхэттен, где находились апартаменты художника. Он был весьма любезен и велеречив, разливался соловьем, как со старым знакомцем. Мы перешли в гостиную и устроились на кожаных диванах перед огромными оконными проемами, откуда открывался невероятный вид на Нью-Йорк.

Уиллмарк разливал выпивку, рассуждая обо всем и ни о чем, а я спрашивал себя, зачем он меня пригласил. Хочет заказать убийство нечистого на руку коллекционера? Художника, чьи картины стоят дороже его собственных? Недоброжелательного критика? Я и вообразить не мог, какую роль он отвел мне в своей жизни — вернее, в смерти, а если быть совсем точным — в своем искусстве. Уиллмарк пригласил меня за стол. «Я подумал, что будет лучше поужинать дома, чем в ресторане, — сказал он, — особенно когда мы перейдем к обсуждению серьезных дел, ведь конфиденциальность так трудно сохранить, согласны? Вы не разочаруетесь: внизу, на кухне, трудятся лучшие повара этого города».

Еда и вправду оказалась великолепной. Странное дело, Уиллмарк хранил молчание между подачей блюд, словно считал святотатством разговаривать, орудуя ножом и вилкой. «Вот подлинное искусство, — прошептал он после второй перемены. — В сравнении с этими шедеврами мои картины и фрески — ничто!»

Только после десерта, за кофе, Уиллмарк перешел наконец к делу, объяснил, чего от меня ждет, сделав длинное вступление касательно своего понимания искусства и следа, который он хочет в нем оставить. Я слушал очень внимательно, поскольку он предупредил, что сыграть отведенную мне роль возможно, лишь прочувствовав глубинный смысл плана. Я не смогу воспроизвести на бумаге монолог Уиллмарка, ибо мой язык далек от его тонкой, изощренной манеры изложения. Но предложение я принял. Работа предполагалась вполне привычная: нажать на курок и убить человека. Зато план, частью которого являлось убийство, был и впрямь исключительным.

Уиллмарк пригласил на вернисаж тысячи людей, собираясь продемонстрировать им свое новое произведение — четырехметровое полотно под названием «Автопортрет». Вечер обещал стать событием: мастер объявил, что «Автопортрет» — его последнее творение, что больше он ничего писать не будет и — главное — что работа не закончена и вишенка на торте появится прилюдно и об этом спектакле будут говорить очень долго. В качестве декорации Уиллмарк выбрал заброшенную оранжерею в пригороде, куда гостей должны были доставлять автобусом. Это странное и унылое место, освещаемое яркими лучами заходящего солнца — выставка открывалась в сумерках, — должно было придать событию дополнительный размах.

В назначенный день перед оранжереей собралось больше тысячи гостей; я был среди них, как и Иван, исподтишка за мной наблюдавший. В 19.00 двери открылись, и публика потекла внутрь. Оранжерея была пуста, только с потолка свисал занавес, за которым, судя по всему, и скрывалось полотно. Минут десять ничего не происходило. Потом вдруг прожектор осветил занавес, и под аплодисменты присутствующих появился Питер Уиллмарк. Исполняя наш план, я незаметно исчез; Уиллмарк так подробно изложил мне ход операции, что я мог бы в деталях описать то, что происходило в оранжерее в мое отсутствие.