Книга Грехи негодяя - Анна Рэндол

Когда-то он понадеялся, что Оливия будет бороться за него, но, увы…

– Возможно, нам следует поселиться в другом месте. – Оливия плотнее завернулась в халат, и тонкий шелк соблазнительно обтянул ее округлые бедра. Проклятие, неужели под халатом на ней ничего нет!

Клейтон в раздражении принялся мерить шагами комнату. Немного помолчав, обратился к своей спутнице:

– Не получив нужной информации от тебя, революционеры обязательно попытаются получить ее у Кати. Находясь здесь, я смогу ее защитить.

– Не надо изображать благородного рыцаря, – пробурчала княгиня. – У тебя плохо получается.

Нет, он вовсе не благородный. Таких заблуждений у него не было.

– Судя по всему, мне придется идти на чердак, – сказала Катя. Повернувшись к Оливии, спросила: – Хочешь, я прикажу лакею вышвырнуть его из твоей комнаты?

Оливия покачала головой. Когда она подняла руку, чтобы поправить волосы, рукав съехал, и открылись синяки и ссадины на запястье.

Катя ахнула:

– Что с тобой случилось?! Если это Клейтон…

Оливия тотчас же проговорила:

– Правдинцы похитили меня. А Клейтон спас. Поэтому я здесь.

Враждебность Кати мгновенно исчезла.

– Значит, это они?… Хочешь, я пришлю женщину тебе в помощь?

Клейтон замер, ухватившись за дверной косяк. Если она не революционерка, то похитители могли… А он ведь ничего у нее не спросил. Что, если…

Клейтон уставился на свечу и смотрел на нее до тех пор, пока снова не обрел способность мыслить. Он отрежет Аршуну яйца! И это не пустая угроза!

Словно прочитав его мысли, Оливия покачала головой:

– Нет, все в порядке. Один из революционеров защитил меня от остальных.

Клейтон вздохнул с облегчением. Что ж, возможно, Оливия сказала правду о человеке на рынке.

Катя взяла ее за руку, чтобы рассмотреть раны. Рукав соскользнул дальше, и обнажилась внушительных размеров опухоль на предплечье.

А это уже его вина. Какого черта она приняла удар на себя? Людям ведь обычно свойственно уклоняться от нападений… Клейтон нахмурился и, обращаясь к хозяйке, проворчал:

– Скажи, чтобы ей принесли лед.

– Мне ничего не нужно! – заявила Оливия.

– Лед! Немедленно! – прорычал Клейтон.

Но Катя даже бровью не повела.

– Вообще-то холодный компресс – именно то, что нужно, – сказала она и вышла из комнаты.

Клейтон шагнул к своей спутнице.

– Покажи руку.

– Со мной все в порядке.

– Позволь мне судить об этом.

Клейтон взял ее за руку, старательно не замечая запаха меда, исходившего от чистой кожи Оливии. Он прощупал кости вдоль всей руки и, наконец, отпустил ее.

– Хочешь верь, Клейтон, хочешь нет, но я контролирую состояние своего тела.

Он бы тоже хотел его «контролировать». Каждый дюйм ее тела. Держа ее сегодня в объятиях, он то воспарял в небеса, то проваливался в преисподнюю. Он давно был зол на нее из-за ее предательства, но сегодня, когда она прижалась к нему, все это уже не имело значения. Он мог думать только о женщине в его объятиях. Именно там было ее место.

Вот только поверить в ее невиновность он не мог. Независимо от похоти, которую, безусловно, испытывал.

– Я бы не стала скрывать сломанную руку. Даже от тебя. – Оливия нервно одернула рукав.

Клейтон заставил себя отойти и вернулся к окну. Глядя на крупные пушистые снежинки, кружившие за окном, он пытался привести мысли в порядок. Получалось плохо. Рядом с Оливией порядка в его мыслях быть не могло.

– Зачем ты это сделала?

– Что?

– Зачем приняла на себя удар, предназначавшийся мне? – И какого дьявола защищала его перед Катей? Она же не знала, что он все слышал, – в этом он не сомневался.

Оливия пожала плечами:

– У меня не было времени подумать.

– Мне не нужно, чтобы ты меня защищала. – Неужели она считала его слабым? – Это не изменит моего мнения о тебе.

– А каково твое мнение обо мне? Ты считаешь меня предательницей? Думаешь, что я хочу заманить тебя в ловушку?

– Это было бы не впервые.

Оливия нахмурилась и подбоченилась. «Интересно, понимает ли она, что ее груди едва не выпрыгивают из выреза халата?» – подумал Клейтон.

– Хватит! Нечего постоянно попрекать меня тем, что произошло десять лет назад. Я предала тебя? Да. Но мне тогда было пятнадцать лет. И я пошла к отцу, потому что ни на секунду не поверила, что твои обвинения могли быть справедливыми. Откуда мне было знать, что он ложно обвинит тебя и что тебя арестуют? Я была дурой, не спорю. Но я никогда не желала, чтобы случилось то, что случилось.

– Но ты и не сделала ничего, чтобы исправить содеянное твоим отцом.

– Исправить? Как? Я же была ребенком… Кстати, ты знаешь, как принял мой отец новость, что я встречаюсь с одним из его клерков, то есть с тобой? Когда же я сказала, что пойду с ним на суд, он избил меня тростью.

У Клейтона болезненно сжалось сердце, когда он представил себе эту картину. Но почему тогда она до сих пор хранила верность отцу?

– Когда я увидела его в следующий раз, он сказал, что тебя повесили.

– Должно быть, вы оба испытали большое облегчение.

– Нет, я горевала. Я думала, что ты умер, и часть моей души умерла с тобой вместе… Да, пожалуй, Катя права. Ты хладнокровный и бессердечный ублюдок. Тебя ничего не волнует, не так ли?

– И ты еще имеешь наглость говорить, что меня ничего не волнует? А знаешь ли ты, что случилось с моим отцом после того, как меня осудили? – Он снова к ней приблизился.

Оливия тяжко вздохнула.

– Так вот банк, в котором мой отец проработал тридцать лет, выбросил его на улицу. Как же, ведь сын преступник! Никто не хотел дать ему работу. А отец не протестовал. Шесть месяцев спустя он нашел работу на конюшне – выгребал навоз из стойл. А через две недели его сбил экипаж. Еще через три дня он умер. По крайней мере так мне сказали его соседи. Я не знаю, правда ли это. И не знаю, долго ли он страдал. Мне уже не довелось его увидеть… – Клейтон замолчал. Его дыхание было тяжелым и неровным. Он не мог выразить словами всю глубину своего горя.

Оливия прижала ладони к щекам.

– О, Клейтон… – только и смогла она выговорить.

А он, повысив голос, чтобы заглушить боль, вновь заговорил:

– Проклятие! Не стой так смиренно и покорно, не принимай всю вину на себя. Назови меня лицемером! Да хоть убийцей назови, только не молчи. – Он схватил Оливию за плечи и сильно встряхнул. Грудь же у него болела так, словно ее только что вскрыли кривым ржавым ножом.