Книга Война - судья жестокий - Анатолий Полянский

Боярышников вызывал все большее уважение. Как он мог предвидеть подобное развитие событий и вовремя вывести роту из-под удара?.. Выходит, капитан кроме боевого опыта обладает еще командирской интуицией?..

Разведчики и посланный в подмогу второй взвод захватили между тем окопы боевиков. Ротный велел им закрепиться на месте и не высовываться. Подозвав Наливайко, приказал:

— Собирай, лейтенант, скалолазов — и вперед.

— Куда, — растерялся Наливайко.

— Постарайтесь, прижимаясь к скалам, выбраться из ущелья. Если понадобится, воспользуйтесь тем путем, что разведали раньше. Надо добраться до боевых машин и привести их сюда. Теперь мы знаем — дорога не заминирована. Действуй быстро, но зря людей под пули не подставляй.

— Понял вас, товарищ капитан! — обрадованно воскликнул Наливайко.

Мы опять оказались все в той же команде впятером: взводный, сержант Зарубин, Букет, Арончик и, конечно, я. Гуськом, прижимаясь к скалам, все трусцой рванули к знакомому уже входу в ущелье в надежде, что все пройдет гладко. Увы, боевики оказались не лыком шиты. Нас сразу засекли; над головой защелкали пули, выбивая из гранита фонтанчики едкой, пахнущей порохом крупы. Приблизившись к проходу, вдруг увидели на дороге нескольких боевиков, которые торопливо ставили мины, мало заботясь об их маскировке. Вот же гады! Догадались, что мы можем привести сюда технику.

Пришлось спрятаться за камни. Букет, злобно сплюнув, выругался.

— Что будем делать, лейтенант? — спросил он.

Наливайко молчал. Вместо него ответил Зарубин:

— А что остается, как не смести проклятую шваль? Назад все едино пути нет! Подберемся поближе, чтобы шуму меньше было. Берем на мушку и снимаем каждого. Верно, товарищ лейтенант?

Наливайко окинул группу оценивающим взглядом. Бандитов, как и нас, было пятеро. Взводный указал каждому цель и скомандовал: «Огонь!» Автоматные очереди смели боевиков с дороги, но двое остались живы. Кто-то из нас промазал. Упав, они открыли ответный огонь.

— Вперед! — крикнул лейтенант, и мы, стреляя на ходу, ринулись к дороге. Через минуту все было кончено, но досталось Букету. На плече сквозь камуфляж быстро проступала кровь.

Пока Арончик перевязывал раненого, мы растащили мины с дороги. Затем взводный приказал всем залечь в укрытие у самого выхода из ущелья и решительно сказал:

— Мы остаемся тут, а ты, Арончик, беги к машинам. Одна нога здесь, другая — там!

— Может, всем сподручнее? — пробормотал Лева.

— Нет! — отрезал Наливайко. — Надо присмотреть за дорогой, чтобы гады не вздумали повторить минирование…

Арончик убежал, хотя по его виду было очевидно, как не хотелось парню уходить одному.

— Ты стрелять-то сможешь? — спросил Зарубин у Букета.

— Нет вопросов, еще повоюю, — ответил тот сердито и пододвинул автомат.

От скал, постепенно удлиняясь, потянулись тени. Повеяло прохладой. Мы продолжали лежать на импровизированных позициях, сжимая в руках оружие, готовые пустить его в дело в любой момент. Стояла тишина. Лишь издали доносилось таканье пулеметов. Это боевики продолжали обстреливать роту, не давая ей возможности выйти из укрытий.

Прошло минут двадцать, и вдруг обстановка резко изменилась. Одновременно справа и слева появились две группы боевиков человек по десять. Вот тебе и мизерная охрана складов! Удружила нам авиационная разведка…

Хорошо обученные боевики бежали в нашу сторону редкими цепочками.

— Подпускаем ближе! — распорядился взводный. — Патроны беречь. Огонь вести короткими очередями!

Силы были явно неравные: пятеро на одного. У нас оставалось единственное преимущество — укрытие, а духи бежали по открытому пространству. Когда между нами осталось не более ста метров, Наливайко подал команду на открытие огня. В бегущей цепи упал один, второй, третий. Остальные, проскочив по инерции еще чуток, залегли. Больше они уже не поднимались в полный рост, но верно, хоть и медленно, приближались ползком широким полукругом. Положение складывалось критическое. В ход пошли гранаты, но их было не так много. Стало страшно. Сколько сможет продержаться горстка бойцов? Боеприпасы кончатся, и амба!

И вдруг!.. Вот оно спасительное — вдруг… Послышался гул моторов. Лучше этой музыки я в жизни никогда не слышал. Боевики тоже замерли. Среди них началась паника. А шум моторов нарастал, приближался, становился могучим, грозным.

Первая бээмдэшка, проскочившая в ущелье, заставила боевиков вскочить и броситься бежать. Длинная пулеметная очередь срезала их, словно косой. С головной машины на ходу спрыгнул сидевший на броне Арончик.

— Живы! — закричал он ошалело, бросившись к нам. — Слава богу, живы, черти!

А машины одна за другой, лязгая гусеницами, ехали мимо нас на помощь роте. И уже никакая сила не могла их остановить.

6

В тот день Сом — чтоб ему ни дна ни покрышки — сунул меня в самый противный наряд. Я его называю спринтерским и терпеть не могу. То ли дело в карауле: отстоял два часа, потом четыре бодрствуешь, а остальное время и вовсе ухо давишь! Даже на кухне ишачить лучше. Картошку чистить или кастрюли драить в коллективе не очень обременительно. А вот посыльным по штабу — беда: носишься целый день как угорелый, ни минуты покоя. Того вызови, этого разыщи, а еще отвратительней — подай, принеси, будто лакей. И все время на глазах начальства, при всем желании не посачкуешь.

Но именно этот день принес мне неожиданную радость. Да не одну, а целых две. Первая случилась в обеденный перерыв. Офицеры разбежались кто куда, писарчуки ринулись в столовую, и в штабе на какое-то время наступила блаженная тишина, когда можно спокойно посидеть, вытянув гудящие ноги.

— Погодка-то сегодня какая! — блаженно жмурясь, сказал помощник дежурного, широко распахивая окно. — Ты бы пошел, Иванцов, на солнышке погреться, пока спокойно.

Славный это был лейтенант из разведроты. Он тепло относился к солдатам, за что ребята считали его своим в доску. Есть в полку несколько офицеров, в которых подчиненные души не чают. Увы, их жалкое меньшинство. Нам бы такого взводного. Впрочем, Наливайко, в общем, ничего. Правда, шибко педантичный, въедливый и крикливый, но быстро отходит и зла не держит. Он сильно изменился после памятного рейса в ущелье, когда мы вместе заглянули «костлявой» в глаза…

На улице было замечательно. Легкий ветерок нес с реки прохладу и приятно гладил кожу, но полностью отдаться отдыху не удавалось. В башку лезли не очень радостные мысли. Вызывала беспокойство мама. Как она там одна бедует? Я хоть мало, но прирабатывал и нес в дом, а она сидит небось на хлебе и воде, месяцами ожидая невыплаченной зарплаты. Здоровье у мамы не ахти, вкалывать приходится на полную катушку. Весь день в школе, вечером зрение портит, проверяя тетради. Нынешние ученики почерком и грамотностью похвалиться не могут. Для моей родительницы это повод для трагедии…