Книга Обручение на Чертовом мосту - Елена Арсеньева

Ирена всплеснула руками, ринулась вперед и оказалась рядом слежащим. Почему-то при ее приближении все расступились, и она смогла увидетьженщину – простоволосую, с очень черными, без признаков седины волосами. Этобыла Степанида – Ирена ее сразу узнала. Степанида сняла свой белый платок,чтобы прикрыть им лицо мертвого, голова которого лежала у нее на коленях.

– А, явилась, – тихо, безжизненно проговорила она, уставивна Ирену свои огромные, сплошь залитые чернотой глаза. – Ну, полюбуйся, идисюда.

И она принялась снова снимать платок, хотя Ирене уже не надобыло видеть это лицо, чтобы понять наконец, что же именно кричали люди, бегущиепод окном.

Они кричали: «Игнатий утопился!»

Все вокруг словно бы пеплом подернулось – серое какое-тосделалось. Серым было и лицо Емели, который оказался рядом и заглянул Ирене вглаза, протягивая маленькую книжечку в черном клеенчатом переплете. Иренакакое-то мгновение глядела, не понимая, потом узнала ее. Эту книжечку всюдорогу в омнибусе не выпускал из рук Игнатий. Ирена думала: может быть,молитвослов, – и сейчас взяла ее, в безумной надежде обрести в слове Божием…нет, не утешение, а хотя бы некую путеводную нить во внезапно обрушившейся нанее страшной тоске. Книжечка была защелкнута на маленький металлическийкрючочек. Застежка оказалась такой плотной, что страницы почти совершенно нетронуло водой, лишь по краям.

«Василек – верность, искренность; ландыш – первый вздохлюбви, счастье в деревне; белая роза – невинность, сухая белая роза – лучшеумереть, чем потерять невинность; мак – воспоминания, мечты; репейник – междунами все кончено».

Ирена тупо разглядывала ровные строчки, написанныеаккуратным почерком Игнатия. Да что это такое? Перелистнула несколькостраничек:

«Гость-мужчина не должен садиться на диван подле хозяйкидома. Ему следует выбрать место слева от нее или от высших по положению лиц настуле или в кресле. При появлении нового гостя полагается уступить ему место,но не уходить сразу, а выждать некоторое время».

Ирена с изумлением читала дальше.

«Для визитов идеальным считается время между завтраком иобедом. Если вы прибыли с визитом, однако хозяев не оказалось дома, следуетпередать им вашу карточку, при этом обозначив цель визита, для чего загнутьодин из углов карточки, в которых отпечатаны буквы, имеющие следующее значение:

p.p. – poureprésenter – представиться;

p.f. – pourefеéliciter – пожелатьсчастья, поздравить;

p.r. – poureremercier – поблагодарить;

p.c. – pourecondoléance – выразитьсаболезнование».

Так и было написано: саболезнование. Вообще Ирена заметила,что если французское правописание было безупречным, то русские слова пестрелимножеством ошибок.

Она слабо усмехнулась, но тотчас смешок сменилсявсхлипыванием, а книжечка выпала из рук.

О Господи! Так вот что самозабвенно затверживал Игнатий, вотчто выучивал назубок! Простейшие правила этикета… такие же порыжевшие отчастого употребления, как сукно его единственного сюртука, теперь пропитанноеводою и густо-черное, настоящий «вороний глаз». Ох, Игнатий… несчастный, так ине нашедший себе места «слева от высших по положению лиц»! Не привели его этиправила ни к счастью, ни к богатству, ни даже к любви. Вот стоит та, котораясовершила ради него великое безумство, но обернулось оно простой девичьейглупостью, и почему-то нет сейчас в ее сердце ни горя особенного, ни отчаяния,ни даже печали – только жалость, щемящая жалость к прекрасным черным глазам,навсегда закрывшимся.

Ландыш – счастье в деревне, мак – воспоминания, мечты,репейник – между нами все кончено…

Все кончено! Она закрыла лицо руками, ужасаясь, что глазасухи, что не может выронить ни слезинки. Как пристально смотрит на нееСтепанида, с какой ненавистью! Может быть, думает, что Ирена как-нибудьподтолкнула сына совершить страшный грех? Но ведь вчера ничто не обличало в немотчаяния. Нет, глупости: он был именно в отчаянии, в бешенстве. Как он орал наИрену, как бросался на нее! Если бы не Емеля… Она покосилась на Софокла,который и сейчас стоял рядом, и он, точно прочтя ее мысли, пробормотал:

– Ты на него сердца-то не держи. Он вчера не в себе был…нарочно все это!

Ирену поразила глубина проницательности Софокла. Значит,Игнатий не просто в одну минуту свел все счеты с жизнью-обманщицей, адостаточно хладнокровно обдумал свое намерение и осуществил его с твердостью,достойной лучшего дела. Он решил умереть во что бы то ни стало: не от пули, такутонуть. Он не оставил себе ни малейшей надежды на счастливый исход, нонапоследок решил сделать все, что мог, для той, которая по его вине изломалавсю свою жизнь. Он вернул ей свободу – и решил освободить ей душу. Вот о чемпытается сказать Емеля, вот что открылось ему, может быть, еще вчера, покаИрена захлебывалась обидою! Вчерашние грубые выходки Игнатия были нарочными, онуже знал, что уйдет, и хотел на прощанье оставить по себе у своей юной женысамое дурное впечатление. Убить в ней всякую любовь и жалость к себе, преждечем убьет себя.

Что касается любви, он преуспел в этом. Ну а жалость…жалость к этим разбитым мечтам, должно быть, вечно будет жить в ее сердце.

Прощай. Прощай!

Ирена шагнула вперед, склонилась, желая коснуться влажных,бледных рук, уже по-мертвому сложенных на груди, как вдруг Степанида резконаклонилась вперед, нависла над телом сына, словно черная птица:

– Не тронь! Не смей трогать! Убийца! Ты его сгубила! По тебеон руки на себя наложил! Кабы не ты, все пережил бы, смирился!

Ирену будто по сердцу раскаленным прутом ударили. Степанидасама не знает, что говорит. Лучше уйти поскорее.

– Какая жалость, что он сам распорядился своей жизнью, лишивтакой возможности Булыгу!

Ирена повернулась на этот святотатственный голос, увиделаАдольфа Иваныча – и даже покачнулась, внезапно вспомнив сон Игнатия. Сонсбылся!

– Впрочем, – продолжал управляющий, – умные люди говорят,что жизнь продолжительная обильна печальными впечатлениями. Так что, можетбыть, мальчишка оказался не так уж глуп. А ты что здесь делаешь? – повернулсяон в сторону Ирены с выражением такой свирепости, что та невольно обернуласьпоглядеть, кто же тот злополучный, на кого сейчас обрушится гнев АдольфаИваныча, однако позади никого не оказалось, даже Емелю будто ветром сдуло.Выходит, это хамство обращено к ней?!