Книга Рубикон. Триумф и трагедия Римской Республики - Том Холланд

Невиданная для столь молодого человека развязность, гениальное умение продвигать себя самого и почти детское наслаждение мгновениями успеха стали определяющими качествами, сопровождавшими подъем Помпея к славе. Сулла, воспринявший тщеславие своего протеже с невозмутимым цинизмом, с самого начала пользовался им в своих интересах. Он охотно льстил молодому человеку, когда это помогало обеспечить его поддержку. Младший Помпеи унаследовал от своего отца, вероломного Помпея Страбона, не только самое большое во всей Италии частное поместье, но и способность к частой перемене сторон. В отличие от Красса Помпеи не имел личных счетов с режимом Мария. До прибытия Суллы его видели «разнюхивавшим» что-то возле лагеря Цинны. Очевидно, зрелище поднявшегося там мятежа убедило его в том, что выгоднее будет поддержать Суллу. У Помпея всегда было отменное чутье в отношении того, кто может предоставить более лучшие возможности.

Оба они, Помпеи и Красе, вовремя осознали, что разразившаяся гражданская война изменила правила политической игры. Наиболее жестокие и дальновидные представители молодого поколения получили беспримерную возможность обскакать старшее поколение. Сулла, считавший младшего Мария самым страшным своим врагом, с горечью заметил, что пока он старел, враги его сделались моложе. Но и сторонники тоже помолодели. Помпеи, в частности, предводительствовал своими войсками с беззаботностью школьника, получившего новую игрушку. С точки зрения римлян, страсти, присущие юности, бурны и опасны, и только послушание способно укротить их. Впрочем, у Помпея была своя голова. Враги прозвали его adulescentulus carnifex — мясником подросткового возраста.[65]Не успев усвоить за время своей короткой карьеры обычаев и законов Республики, Помпеи убивал, не имея уважения ни к тому, ни к другому.

Конечно же, существовал и такой человек, который мог бы ввести его в общепринятые рамки, — однако сам Сулла служил примером такого дикарства, какое отодвигало в тень даже «юного мясника». По всей видимости, осознанно он спровоцировал самнитов на одно, последнее восстание, после чего избивал их при всякой возможности, — чтобы придать себе видимость не полководца, а защитника Рима. Самний и Кампанья вновь подверглись безжалостному разграблению, а самниты последний раз в истории облачились в свои блистающие великолепием панцири и шлемы с высокими гребнями и спустились на равнину. Они присоединились к войску марианцев, уже находившемуся на грани краха. К 83 году, после года гражданской войны, один из консулов бежал из Италии в Африку, а другой, младший Марий, был заперт в горном городке Пренесте, примерно в двадцати пяти милях к востоку от Рима. Самниты, занятые теневой схваткой с Суллой, сперва было решили пойти на выручку к Марию, однако, вдруг осознав, что за их спиной остался беззащитный Рим, развернулись в обратную сторону и маршем пошли на столицу. Застигнутый этим известием врасплох, Сулла бросился в погоню за ними со всей возможной скоростью. Когда самниты завидели стены Рима, их предводитель приказал стереть город с лица земли. «Неужели вы думаете, что эти волки, столь жутким образом расправившиеся со свободой всей Италии, могут исчезнуть, если цел укрывавший их лес?»,[66]вскричал он. Однако когда самниты начали скапливаться перед Коллинскими Воротами, прислушиваясь к доносившимся из города полным ужаса женским воплям, Сулла был уже недалеко. К полудню его конный авангард начал тревожить строй врага, а к вечеру вопреки советам своих офицеров Сулла бросил свою утомленную армию в битву. Весь вечер и часть ночи накатывалось и ослабевало течение битвы. Красе разбил левое крыло самнитов, однако фланг Суллы был опрокинут и опасно оттеснен к городским воротам. Тем не менее удача не покинула его. Не оставляя молитвы богам, всегда покровительствовавшим ему, Сулла подгонял своих людей, и к рассвету, когда известия о победе Красса наконец достигли его ушей, победа осталась за ним.

Исход войны решило побоище возле Коллинских ворот. У врагов Суллы в Италии более не оставалось войск, способных продолжать войну. И пока побежденных самнитов еще брали в плен, Сулла уже стал абсолютным и неоспоримым владыкой Рима.

Sulla felix— Сулла счастливый

Три тысячи пленников были взяты прямо у Коллинских ворот. Еще три тысячи самнитов, составлявшие резерв, сдались, получив от Суллы обещание сохранить им свободу. Однако едва они покинули свое укрепление, их окружили и отвели к другим пленным самнитам, которых уже поместили под стражу на Марсовых полях, пойме, простиравшейся к северу от стен Капитолия. Даже побежденные, самниты оставались вне Рима.

Сулла соблюдал в данном вопросе смешную щепетильность. До тех пор пока его же собственное войско в 88 г. до Р.Х не нарушило табу, в город входили с оружием только граждане, участвовавшие в триумфальных парадах. Во всех прочих вопросах Рим всегда был запретным городом для военных. Еще со времени царей гражданам приходилось собираться на Campus Martius — Равнине Марса, — прежде чем принять присягу, превращавшую их в воинов. Там их разделяли согласно состоянию и положению, поскольку во время войны, как и в годы мира, каждый гражданин должен был знать свое место. На вершине иерархии находились те, у кого хватало средств содержать боевого коня, — всадники или equites; ниже конницы последовательно располагались пять классов пехоты; в самом низу находились горожане слишком бедные, чтобы обзавестись пращой и положенным к ней запасом камней, именовавшиеся proletarii. Эти семь разрядов населения в свой черед делились на более мелкие единицы, называвшиеся «центуриями». Подобная шкала позволяла с изумительной точностью определять статус. И спустя долгое время после того, как «сословия» и «центурии» перестали являться основой армии, римляне не могли заставить себя отвергнуть сделавшуюся столь привычной и подходящей для них систему. Более того, она продолжала оставаться основой их политической жизни. Естественным образом находилось не слишком много таких граждан, которые не мечтали бы зубами и когтями проложить себе путь по лестнице — на самый ее верх. Чем выше поднимался римлянин, тем более широкая открывалась перед ним перспектива, соблазнявшая его двигаться дальше. Например, ставший всадником, вполне мог сделаться членом Сената; а уж перед сенатором всегда была открыта еще более привлекательная перспектива занять высший административный пост, стать претором или даже консулом. Высшей привилегией, которую Римская Республика могла даровать своему гражданину, было право баллотироваться среди своих сограждан, чтобы заслужить тем самым еще более высокую славу. В равной мере неудачей в Республике являлась утрата унаследованного от отца сословия.

На всем ровном просторе Марсовых Полей находилось считанное количество сооружений. Самым большим среди них был загон со множеством перегородок, какие используют для всякого рода живности. Римляне называли его Овиле, то есть «овчарней». Именно здесь проводились выборы во всякого рода магистратуры. Голосующих разводили по проходам в различные загоны. Согласно природе Республики, любившей все усложнять, организация этих загонов существенным образом различалась от выборов к выборам. При выборах трибунов, например, граждан разделяли на трибы. Понятие это по своему происхождению восходило к сказочной древности, и за прошедшие века, следуя росту и преображению самой Республики, с ним пришлось немало возиться — в типичной для римлян манере. После предоставления гражданских прав италикам трибы в который раз реорганизовали, чтобы справиться с притоком новых граждан. Каждый член каждой трибы имел право голоса, однако поскольку голосовать надлежало лично и в Овиле, на практике все было устроено так, чтобы лишь самые богатые из италиков могли позволить себе путешествие в Рим для участия в выборах. Такое устройство, естественно, обеспечивало богатым перевес в голосах. С точки зрения большинства римлян, лишь это было справедливо. В конце концов именно богатые люди вносили больший вклад в функционирование Республики, и потому считалось, что мнение их обладает большим весом. Непропорциональное голосование являлось еще одной привилегией ранга.