Книга Рай под колпаком - Виталий Забирко

Я глянул на него исподлобья, но ничего не сказал. Здесь наши точки зрения полярны. Ничего на свете я не желал больше, чем быть независимым ни от кого. И в первую очередь — от общества.

Валентин Сергеевич вновь наполнил стаканы.

— Давайте выпьем, — сказал он.

Мы снова выпили.

— Интересный расклад получается, — выдохнул Валентин Сергеевич, закусывая долькой лимона. — Всю жизнь писал фантастику, не веря в то, что пишу, и — на тебе — очутился на месте своих героев. — Он пьяно хихикнул. — Вляпался, называется, мордой в собственную блевотину…

Я снова промолчал, а Валентина Сергеевича, что называется, понесло. Говорил он много, но, в отличие от вчерашнего вечера, бессвязно перескакивая с одной темы на другую. Чувствовалось, что сегодняшние события выбили его из привычного образа жизни и он находится в полной растерянности. Да и выпили мы сегодня порядочно, и я уже не был прилежным слушателем — свои мысли заедали.

Мы опять засиделись до позднего вечера. Когда стемнело, Валентин Сергеевич стал собираться домой. Ноги его уже не держали, язык заплетался, и я предложил переночевать у меня. Однако писатель категорически отказался, пьяно мотивируя отказ тем, что дома остался некормленый кот. Он вскочил со стула, но при первом же шаге споткнулся на ровном месте и растянулся на полу, расквасив нос. Тогда я поднял его и, несмотря на активное сопротивление, потащил в комнату, где уложил на диван. Стоило ему оказаться на диване, как он тут же перестал сопротивляться и мгновенно уснул,

В общем, как я уже говорил, ничего хорошего из моей затеи обсудить создавшееся положение не получилось. Тривиальная пьянка.

Глава 11

Проснулся я с тяжелой головой и онемевшей шеей — непросто спать в кресле, подставив под ноги стул, да еще и одетым. Открыв глаза, я увидел, что из-за штор пробивается розовый свет, и застонал. Отнюдь не бредовым сном оказался вчерашний день. А жаль.

Писателя в квартире уже не было — как понимаю, ушел кормить кота. Мне бы его заботы… Я вспомнил Сэра Лиса, как кормил его утром яичницей, и меня передернуло. Нет уж, увольте!

С минуту я стоял перед входной дверью, тупо уставившись на замок «с секретом» — как Валентину Сергеевичу удалось его открыть? Но потом махнул рукой — удалось и удалось. После вчерашнего в то, что писатель пришелец, я не верил еще больше, чем раньше. Чего ему таиться, тем более теперь?

В ванной комнате я долго стоял, упершись руками в умывальник и глядя на себя в зеркало. Опухшее синюшное лицо с темными мешками под глазами, красные белки, унылый взгляд… Отвратительное зрелище.

В противовес холеным лицам недавних алкоголиков, превратившихся вчера за столиком кафе в ученых мужей, я выглядел большим пришельцем, чем они..

Содрав с себя одежду, я почистил зубы, побрился, затем забрался под душ и долго плескался под холодной водой. Полегчало, но ненамного.

Растираясь до красноты полотенцем, вышел на кухню, где увидел на заваленном объедками столе записку.

Извините, что ухожу, не прощаясь, а также за то, что допил коньяк. Если не похмелюсь — я не человек. Понадоблюсь — мой телефон 58-02-87.

В. Бескровный

«Все-таки человек, — удовлетворенно подумал я. — Сам признался. Пришелец так бы не написал…»

Насчет похмелиться — это писатель хорошо придумал. А насчет того, что допил весь коньяк, — ошибался. Никогда раньше не пил столько, как вчера, и никогда не похмелялся. Но тут почувствовал — надо. Вернулся в комнату, достал из бара бутылку, налил полстакана и выпил залпом.

Минуты три меня корежило, как на электрическом стуле, настолько активно организм сопротивлялся насилию, и я метался из угла в угол комнаты, пытаясь не допустить отторжения «лекарства». Но наконец организм утихомирился, тело охватила истома, кожа покрылась потом. Ничего себе метод! Варварский, прямо сказать… Но помогает.

Я вытер пот полотенцем и направился на кухню. Заварил кофе, выпил. Стало совсем неплохо, и розовый мир за окном уже не казался таким отталкивающим. При любом режиме можно жить — главное, приспособиться. Вон писатель и при коммунистах жил, и при демократах… Попробуем при пришельцах.

Есть не хотелось, да и вид продуктов на столе, которые вчера не удосужился убрать в холодильник, не вызывал доверия. Взяв пластиковый мешок для мусора, я сгреб в него со стола объедки вместе с посудой (а чего церемониться, когда на дворе коммунизм и новая посуда ничего не стоит?) и на том посчитал уборку законченной. Затем оделся, прихватил мешок с мусором и вышел из квартиры. Хочешь не хочешь, а новый мир обживать надо.

Выйдя из подъезда, я выбросил мешок в мусорный бак и огляделся. С бледно-зеленого неба светило оранжевое солнце, и розовый мир вокруг призывал веселиться. Но мне веселиться не хотелось.

Во дворе никого не была, и не ждал меня возле крыльца рыжий пес. Вот бы кого сейчас взять за шкирку и откровенно поговорить. Так нет же, когда надо — не дозовешься…

Странные метаморфозы происходят с человеческой психикой — стоит вокруг чему-то кардинально измениться, как тут же меняются и личные ориентиры. То, что еще вчера казалось пресным и неинтересным, вдруг приобрело первостепенное значение. Захотелось вдруг созвониться со Славкой и Лешкой, встретиться, выпить сухого вина, сыграть в преферанс, рассказать несколько анекдотов, послушать новые…

Рука потянулась за сотовым телефоном, но я вовремя спохватился. Нет у меня больше друзей. То есть Славка, Лешка, Наташка, Ленка никуда не делись, но, боюсь, им теперь со мной будет неинтересно. Видел я вчера лица бывших пьянчуг, и узреть в таком виде друзей не хотел. Не напрасно, в конце концов, никто из них мне вчера не звонил. Один товарищ в этом мире у меня остался — писатель Валентин Сергеевич Бескровный. Товарищ по несчастью.

В желудке забурчало, и я почувствовал, что хочу есть. Видимо, организм окончательно пришел в себя после потрясения алкоголем. Я с тоской посмотрел на вывеску Кафе напротив и направился к Нюре. Как-то она меня встретит? В последнее время я старался избегать Нюру из-за ее матримониальных поползновений, но сейчас ноги сами несли в кафе «Наш двор». Ближе, чем родственная душа, была для меня сейчас Нюра. Та Нюра, которую я знал.

Против обыкновения, все столики были заняты: кафе наполнял приглушенный гул голосов, перестукивание столовых приборов, негромко играла умиротворяющая музыка. Нюра металась за стойкой, стараясь быстрее всех обслужить, выставляла на поднос блюда, которые тут же подхватывал невесть откуда взявшийся официант и разносил по столикам.

— Здравствуй, Нюра, — тихо сказал я, усаживаясь у краешка стойки, как бедный родственник. Не по себе стало от наплыва посетителей, и я уже жалел, что зашел.

— Привет, Артемушка! — отозвалась Нюра. — Погоди пару минут, освобожусь и тебя обслужу.

— Мне как всегда, — сказал я и от нечего делать начал рассматривать посетителей.