Книга Приключения Тома Сойера - Марк Твен

Они вернулись в лагерь чудесно освежившиеся, веселые иголодные, как волки; и в одну минуту снова запылал походный костер. Гек нашелпоблизости ключ с холодной водой; мальчики сделали себе чашки из широкихдубовых и ореховых листьев и решили, что эта вода, подслащенная дикой прелестьюлесов, отлично заменит им кофе. Джо стал резать к завтраку ветчину, во Том сГеком попросили его подождать минутку: они отыскали на берегу одно заманчивоеместечко, забросили удочки и очень скоро были вознаграждены за труд. Джо неуспел еще соскучиться, как они вернулись, неся порядочного линя, двух окуней ималенького соменка, – такого улова хватило бы на целую семью. Они поджарилирыбу с грудинкой и даже удивились – никогда еще рыба не казалась им такойвкусной. Они не знали, что речная рыба тем вкусней, чем скорей попадает наогонь; кроме того, им и в голову не приходило, какой отличной приправой бываетсон под открытым небом, беготня на воле, купанье и голод.

После завтрака они разлеглись в тени, и Гек выкурилтрубочку, а потом отправились через лес на разведку. Они весело шли по лесу,пробираясь через гнилой бурелом и густой подлесок, между величественнымидеревьями, одетыми от вершины до самой земли плащом дикого винограда. То тут,то там им встречались уютные уголки, убранные ковром из трав и пестреющиецветами.

Они нашли много такого, что их обрадовало, но ровно ничегоудивительного. Оказалось, что остров тянется мили на три в длину, а шириной онвсего в четверть мили и что от ближнего берега он отделен узким рукавом вкаких-нибудь двести ярдов шириной. Через каждый час они купались, и деньперевалил уже за половину, когда они вернулись в лагерь. Мальчики оченьпроголодались, так что ловить рыбу было уже некогда, зато они отлично пообедалихолодной ветчиной, а потом улеглись в тени разговаривать. Но разговор что-то неклеился и скоро совсем смолк. Тишина, торжественное безмолвие лесов и чувствоодиночества начали сказываться на настроении мальчиков. Они призадумались. Какая-тосмутная тоска напала на них. Скоро она приняла более определенную форму: этоначиналась тоска по дому. Даже Финн, Кровавая Рука, и тот мечтал о пустыхбочках и чужих сенях. Но все они стыдились своей слабости, и никто неотваживался высказаться вслух.

До мальчиков уже давно доносился издали какой-то странныйзвук, но они его не замечали, как не замечаешь иногда тиканья часов. Однакотеперь этот загадочный звук стал более навязчивым и потребовал внимания.Мальчики вздрогнули, переглянулись и замерли, прислушиваясь. Наступило долгоемолчание, глубокое, почти мертвое, потом глухой грозный гул докатился до нихиздали.

– Что это такое? – негромко спросил Джо.

– Да, в самом деле? – прошептал Том.

– Это не гром, – сказал Гекльберри испуганным голосом, –потому что гром…

– Тише! – сказал Том. – Погодите, не болтайте.

Они ждали несколько минут, которые показались им вечностью,затем торжественную тишину снова нарушили глухие раскаты.

– Пойдем поглядим.

Все трое вскочили на ноги и побежали к берегу, туда, откудавиден был городок. Раздвинув кусты над водой, они стали смотреть на реку.Маленький пароходик шел посередине реки, милей ниже городка. Широкая палубабыла полна народа. Лодки плыли вниз по реке рядом с пароходиком, сновали вокругнего, но издали мальчики не могли разобрать, что делают сидящие в них люди.Вдруг большой клуб белого дыма оторвался от парохода, и, когда дым поднялся ирасплылся ленивым облачком, до слуха мальчиков долетел все тот же глухой звук.

– Теперь понимаю! – воскликнул Том. – Кто-нибудь утонул!

– Верно! – сказал Гек. – Так же делали прошлым летом, когдаутонул Билл Тернер: стреляют из пушки над водой, чтобы утопленник всплылнаверх. Да еще берут ковригу хлеба, кладут в нее ртуть и пускают по воде, и гдеесть утопленник, туда хлеб и плывет и останавливается на том самом месте.

– Да, я тоже это слышал, – сказал Джо. – Не знаю только,почему хлеб останавливается.

– Тут, по-моему, не один хлеб действует, – сказал Том, – абольше всякие слова; они что-то там говорят, когда пускают хлеб по воде.

– А вот и не говорят ничего, – сказал Гек. – Я сам видал,ничего не говорят.

– Ну, это что-то чудно, – сказал Том. – Может, про себяшепчут. Конечно, про себя. Всякий мог бы догадаться.

Остальные согласились, что Том, должно быть, прав, потомучто простой кусок хлеба без заговора не мог бы действовать так осмысленно,выполняя дело такой важности.

– Ох, черт, мне тоже хотелось бы на ту сторону, – сказалДжо.

– И мне, – сказал Гек. – Я бы все на свете отдал, лишь быузнать, кто утонул.

Мальчишки все еще слушали и смотрели. Вдруг Тома осенило:

– Ребята, я знаю, кто утонул, – это мы!

На минуту они почувствовали себя героями. Вот это былонастоящее торжество: их ищут, о них горюют, из-за них убиваются, льют слезы,горько раскаиваются, что придирались к бедным, погибшим мальчикам, предаютсяпоздним сожалениям, испытывают угрызения совести; а самое лучшее: в городетолько и разговоров что про утопленников, и все мальчики завидуют им, то естьих ослепительной славе. Что хорошо, то хорошо. Стоило быть пиратом после этого.

С наступлением сумерек пароходик опять стал ходить от одногоберега к другому, и люди исчезли. Морские разбойники вернулись в лагерь. Ихраспирало тщеславие, они гордились своим новоявленным величием и тем, чтонаделали хлопот всему городу. Они наловили рыбы, приготовили ужин, поели, апотом принялись гадать, что думают и говорят о них в городке; отсюда им былоочень приятно любоваться картиной всеобщего горя. Но как только спустиласьночная тень, они мало-помалу перестали разговаривать и сидели молча, глядя наогонь, а думы их, видно, бродили где-то далеко. Волнение теперь улеглось, и Джос Томом невольно вспомнили про своих родных, которым дома вовсе не так веселодумать об этой их шалости, как им здесь. Появились дурные предчувствия;мальчики упали духом, начали тревожиться и разок-другой вздохнули украдкой. НаконецДжо отважился робко закинуть удочку насчет того, – как другие смотрят навозвращение к цивилизации – не сейчас, а когда-нибудь потом…

Том высмеял его беспощадно. Гек, пока еще ни в чем непровинившийся, присоединился к Тому; отступник тут же начал объясняться и былрад-радехонек, что дешево отделался, запятнав себя только малодушием и тоскойпо дому. На время бунт был подавлен.