Книга Царица царей - Мария Хэдли

— Приведите детей, — произнес он.

Их держали под стражей во дворце. Внезапно его осенило. Возможно, им известно о местонахождении матери?

Он откинулся на спинку золотого трона фараонов, кляня неудобство своего положения. Появление близнецов лишило Августа присутствия духа.

Мальчик, как и полагалось, смотрел в пол, зато девочка склонила голову набок и уставилась на римлянина. Миниатюрная копия Клеопатры с копной черных волос… однако в ее устах не имелось ни капли материнской чувственности. Плотно сжатые в минутном приступе дерзости губы напоминали рот Марка Антония. На подбородке у нее была ямочка, как и у погибшего отца. Глаза — бездонные темные колодцы — она тоже унаследовала от него. На удочку ясного взора Антония попалось немало римских жен.

— Где твоя мать? — спросил Октавиан девчонку без предисловий, отбросив хитроумную линию допроса, которую продумал заранее. От ее взгляда ему стало очень неуютно.

Девочка произнесла что-то на незнакомом наречии. Ничего не значащий поток гортанных звуков… Затем самоуверенно посмотрела на императора.

— Переводчика сюда, — крикнул он. Что за чушь? Неужели никто до сих пор не в курсе проблемы? Кроме того, есть вероятность, что девчонка просто умственно отсталая.

Она подступила к нему на шаг, и Октавиан невольно поежился. Похоже, она его изучала.

— Не нужно никого звать. Наша мать мертва, — заявила Клеопатра Селена на латыни неожиданно низким и скрипучим голосом. — Странно слышать от тебя такой вопрос. Ведь нам сообщили, что ты похоронил ее.

Что за болван посвятил детей в обстоятельства кончины их матери? Октавиан же распорядился, чтобы те оставались в неведении. Не хватало ему очередных обвинений…

— Где мой брат? — неожиданно осведомился мальчик. Сестра жестом велела ему молчать.

— Птолемей спит в нашей комнате, — напомнила она и вновь обратилась к императору.

— Разве ты не говоришь по-египетски?

— Разумеется, нет, — отозвался тот. — Я — римлянин.

— Как и наш отец, но он знает язык нашего народа. А вот ты…

— Я хотел бы поехать в Рим, — с горящими глазами перебил ее Александр Гелиос. — Хочу стать солдатом.

— Я возьму тебя с собой, — пообещал Октавиан. — В обмен на сведения.

— Нет, — отрезала Клеопатра Селена. — Мы будем ждать нашего отца здесь. Он в отъезде, и нам не надо покидать дворец без его ведома. Он станет оплакивать смерть матери, а мы утешим его.

Какая удача! Она ничего не подозревает.

— Если ты скажешь мне, где ваша мать, — сделал он новую попытку, — я оставлю отца в живых.

Девчонка неприязненно улыбнулась.

— Ты ко всему прочему еще и лжец, — произнесла она, на этот раз по-гречески.

Октавиан царственно выпрямился.

— Не смей мне дерзить, — процедил он.

Она фыркнула и продолжала на греческом:

— Мой брат не любит учиться и не говорит ни на каких языках, кроме латыни. Он не догадывается, что отец умер. Я слышала, как перешептывались рабы, когда все спали. Я не останусь в Египте. Нас тут убьют.

Октавиан опешил. Десятилетняя девчонка держалась как взрослая женщина и к тому же собиралась торговаться.

— Спроси, где Цезарион, — заныл ее брат, и Селена ущипнула близнеца.

— Он мертв, — сдался Октавиан. — Его казнили за измену Риму.

Александр Гелиос потерял дар речи. Девочка не изменилась в лице, хотя Октавиан заметил, что она вздрогнула.

— Ложь! Он — сын Юлия Цезаря! Мама говорит, он — достойный мужчина, как и его отец! — воскликнул Александр.

— Нет, — отрезал Октавиан. — Он был мальчиком.

— Почему тогда ты убил его? — спросил ребенок.

В его широко раскрытых глазах застыло изумление.

— Он погиб в бою. И больше об этом ни слова. Война есть война.

По щекам Александра потекли слезы. Октавиан почувствовал отвращение к самому себе.

— Но мы-то живы, — сообщила Клеопатра Селена. — Я отправлюсь в Рим и буду в процессии следовать за ее телом. Ты же такое планировал? Выставить напоказ нашу мать вместе со змеями, которые убили ее? Я присягну тебе на верность. Мои родители любили только друг друга. Мать собиралась жить с отцом вечно, а про меня и братьев она не думала. О нас вообще забыли.

Губы девочки задрожали. Наконец-то она выказала первый признак слабости. И она была лишь немногим старше его родной дочери, Юлии. Совсем еще ребенок.

— Интересно… Она советовалась с магами? Или с ведьмами? — выпалил Октавиан.

— Мне неизвестно о ее местонахождении, но, возможно, я скажу кое-что другое, — ответила девчонка, в упор глядя на императора. — Наша мать ничего не сделала для нас. Она не обеспечила нашу безопасность. Она предоставила это мне. Я поведаю тебе все, если ты защитишь нас.

Внимание Октавиана привлекло мимолетное движение, от которого всколыхнулся тяжелый гобелен. Сердце едва не выскочило из груди. Он сорвался с трона и с мечом наперевес бросился к стене, уверенный, что обнаружит Клеопатру. Клинок пропорол плотную ткань и затупился о камень. За гобеленом не оказалось никого, кроме крысы, юркнувшей в щель.

Октавиан с трудом удержался от крика. Египет походил на стену, полную трещин. Конечно, Клеопатра может скрываться в любой из них. Не исключено, что она уже на пути в столицу империи. В воображении возникла жуткая картина. Он прибывает на родину, увенчанный лаврами победителя, и находит ее в собственной постели… а на полу лежат злодейски умерщвленные жена и дочь.

— Я обещаю оказать вам поддержку, — выдавил он. Почему он чувствует себя обязанным наглой девчонке? Что происходит? Какие враги у нее могут быть? Опасность угрожает только ему, Августу.

— Тогда я поцелую твою руку, — объявила она, и в следующий миг он почувствовал прикосновение ее губ к кончикам пальцев. — Решено. Мы будем римлянами. Тебе нужно отыскать нашего наставника, Николая Дамасского. Он знает, кого она вызывала.

У Октавиана мурашки забегали по спине. Магия. Он подозревал нечто подобное.

— Ты спросил, не советовалась ли она с колдунами, — продолжала Клеопатра Селена. — Она совещалась с учеными и использовала заклинание, связанное с какой-то богиней. Вообще-то все должно было храниться в тайне, но помогал-то ей Николай. Наверное, лишь через него ты сможешь до нее добраться.

— Она никуда не делась, — выдавил Октавиан. — Клеопатра мертва и похоронена.

— Чего же ты тогда боишься? — спокойно поинтересовалась девочка.

21

Клеопатру раздирали ярость и горе, вина и отчаяние, но сильнее всего был гнев. В груди, там, где раньше билось сердце, клокотало гнездо шершней.

Римляне отобрали у нее двух самых дорогих ей людей. Она вспоминала, как пела еще не рожденному Цезариону колыбельные. Как он сосал ее грудь. Клеопатра скорчилась, не в силах совладать с разрушительными видениями мести.