Книга Священная швабра, или Клуб анонимных невест - Светлана Борминская

— Не хирург, кто же спорит?! Но инструменты хирургические имею, и анатомию знаю, — Рыжов передёрнул костлявыми плечами и проворчал: — Я ему, во-первых, санировал рану, а во-вторых, перевязал, ну, и капельницу три раза ставил, чтобы давление внутричерепное снять!.. А если бы Андрюшка не привез Хабиба из той канавы, то, что тогда, а?..

— Километра три осталось до пасеки, — обернулся пчеловод Монахов. — Печка чего-то не фурычит, замёрзли?..

— Есть немного… А с кем он там? — натянув шапку по самые брови, спросил Лев Тимофеевич.

— Хабиб?! Один… Одному хорошо, разве нет? — хохотнул пчеловод.

«Ну, не знаю», — подумал Рогаткин, шевеля в ботинках окоченевшими пальцами ног.

Старая шиферная крыша возникла перед машиной внезапно. На большой поляне стоял большой бревенчатый дом, в окружении заснеженных ульев. Пространство перед домом было невероятно белым, словно из дома никто не выходил уже очень давно.

— Приехали! Вылезайте, сейчас согреемся, — остановил грузовик Монахов, не доехав до трактора около метра.

Из трактора вылез молодой высокий парень в телогрейке и унтах и помахал им рукой. Когда Лев Тимофеевич подошел к нему, он протянул опешившему следователю толстого серого кролика, которого только что нашёл в снегу.

— Кролик, — фыркнул подошедший пчеловод и, прокашлявшись, громко позвал: — Хаби-и-и-иб!..

Из-за дома, со стороны двора появился прозрачный, как привидение, пацан в расстёгнутой телогрейке и валенках и близоруко улыбнулся. То, что Андрей Игоревич Шабалкин настолько мал ростом, Рогаткин не подозревал. Шабалкин, тем временем, подошел ближе.

— Здравствуйте! — суетливо пожал он руки всем четверым поочерёдно, начав с пасечника и закончив следователем. — А я его обыскался, — взяв кролика из рук следователя, Шабалкин быстро взглянул на Льва Тимофеевича, и со скоростью привидения снова исчез за домом.

— Там у него кролики!.. — кашлянув, объяснил Рогаткину Рыжов.

— А можно мне посмотреть? — Лев Тимофеевич оглянулся на пчеловода Монахова.

— Пойдёмте, — кивнул Монахов.

В углу просторного двора в клетках сидели кролики и смешно поедали сено, шевеля толстыми щеками. В курятнике напротив заполошно кудахтали куры. Из хлева высунулась коза и заблеяла, кокетливо подмигнув Льву Тимофеевичу. В нос ударил душный запах навоза и животных.

«Здесь действительно хорошо или мне кажется?» — тревожно спросил Лев Тимофеевич себя, оглядев весь двор.

В избе, куда они зашли из сеней, у печки сидел Андрей Игоревич Шабалкин и, часто моргая, смотрел на закипающий чайник. Под полотенцем, в большой алюминиевой кастрюле что-то шевелилось. Следователь принюхался — пахло квашнёй.

— Андрей, скажи, почему ты откликаешься на имя Хабиб? — с порога обратился к парню Рогаткин.

Шабалкин вздрогнул и посмотрел на следователя непонимающим взглядом.

— Это следователь, Хабиб, — снимая куртку, представил Льва Тимофеевича Монахов.

— Андрей, ты что-нибудь помнишь из того, что было с тобой в конце августа прошлого года? — спросил Лев Тимофеевич, садясь напротив парня. — У тебя голова всё ещё болит?..

— Нет, голова зажила… Я помню, что вёз гробы, а это моя конечная станция, — едва слышно буркнул Шабалкин, оглянувшись на Рыжова.

— Андрюш, — начал Лев Тимофеевич. — Почему ты не захотел вернуться?.. Ну, ты же без документов, странно это как-то, согласись.

— На свете много людей без документов… Зачем вы меня искали? Вам что, больше нечего делать? — сердито отмахнулся тот.

— Заведено дело, ты же служил в армии, — Рогаткин подвинул свою табуретку ближе к Шабалкину. — К тому же пропал рефрижератор, водителем которого ты был. Куда делся груз, Андрюш?..

Шабалкин нервно зевнул.

— Я на самом деле мало, что помню о том, что было в августе, моё место здесь, понимаете? — кивнул он на двух кроликов под столом.

Кролики шевелили ушами и о чём-то беззвучно совещались, не глядя на людей.

— Хорошо, — Лев Тимофеевич покосился на печку и расстегнул пиджак. — Но зачем ты свернул к Тихорецку?

— Я когда-то жил здесь, давным-давно, — Шабалкин оглянулся на Монахова.

— Значит, ты нашел кого-то из родни? — Рогаткин понимающе кивнул.

— Нет, не успел.

— А если мы покажем тебе нескольких людей, ты сможешь узнать, кто напал на тебя, Андрей? — спросил следователь.

Шабалкин хмуро кивнул.

— Попробовать можно, — пробормотал он.

— А почему у тебя татуировка «Хабиб» на руке, Андрюш? — вмешался в разговор пасечник.

— Хабиб… Хабибуллин?.. Кажется, мы договорились с ним после службы, что поедем к нему, — дёрнулся Шабалкин, взглянув на татуировку. — Спросите у него, у Хабибуллина.

— Значит, Хабибуллин твой друг? — уточнил Рогаткин.

— Да, — Шабалкин наклонился, чтобы погладить кролика. — Я не хочу отсюда уезжать, понимаете? — из-под стола буркнул он.

— А как же бабушка Ольга, у которой ты жил? — Лев Тимофеевич наклонился и тоже погладил кролика. — Я виделся с ней в Москве.

Шабалкин резко выпрямился.

— Может быть, хватит, а?.. Я не хочу ни к бабушке, ни к дедушке, ни в Москву, ни к Хабибу!.. Никуда, ясно? — Шабалкин мрачно посмотрел на следователя. — Вот ты в своей жизни возил гробы?

— Собирайся, Андрей, — решительно встал Лев Тимофеевич. — Я не могу, при всём желании, оставить тебя на пасеке.

— Я тебя ненавижу, мент, — зло огрызнулся Шабалкин. — Я впервые просто жил и радовался. Я не хочу возвращаться к ним, они хуже зверей!..

— Кто хуже зверей? — попятился Лев Тимофеевич.

— Люди, — ответил за Шабалкина фельдшер Рыжов.

Лев Тимофеевич сидел в машине и размышлял… Ему оставалось лишь найти рефрижератор, «груз» и вычислить тех, кто покусился на жизнь солдата Шабалкина.

— Ты вернешься, Андрюш?.. — спросил фельдшер Рыжов, глядя на стоящего в колее у трактора Шабалкина.

Тот тоскливо оглянулся, из глаз покатились слезы.

— Бог он всё видит, — кашлянув, сказал фельдшер Рыжов следователю Рогаткину. — Не слушай никого и возвращайся, Андрюшка! Мы тебя будем ждать.

Всю дорогу солдат Шабалкин сидел, нахохлившись, в углу машины. Лев Тимофеевич так и не смог разговорить его — Шабалкин не сказал больше ни слова, лишь молча курил, беззвучно шевеля губами. Лев Тимофеевич прислушался и, к своему удивлению, услышал слова молитвы, которую знал:

Ангеле Божий,

хранителю мой святый,

живот мой соблюди во страсе Христа Бога,

ум мой утверди во истеннем пути,

и к любви горней уязви душу мою,