Книга Борька, я и невидимка - Юрий Томин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Честное директорское! И партийное, если хочешь.
Когда он сказал про партийное, я поверил. Я по своему папе знаю. Он никогда зря партийное не дает. Он когда после школы Зинаиде часы купил, мама его спросила: «Сколько стоят?» Он говорит: «Двадцать», – а сам смеется. Мама говорит: «Обманщик. Дай слово». Он говорит: «Даю». – «Нет, дай честное слово». «Даю». – «Нет, дай партийное…» Тогда он схватил маму в охапку и стал целовать. А партийного слова не дал. Потому что часы стоили пятьдесят рублей. Мама тогда еще сказала, что тридцать рублей за поцелуи – очень дорого. И я сказал директору:
– Раз партийное, то мы теперь в школу пойдем, Алексею Ивановичу расскажем.
Мы попрощались с директором и вышли из кабинета. Вот тогда я и сосчитал, что около женщины стояло четыре телефона. А еще там на диване сидел толстый Петляев. Мы шли мимо него и говорили по очереди «до свидания». Мы не дразнились, а по-честному. А он, наверное, подумал, что дразнились. Первому он ответил, а остальным нет. А когда я подошел, он вообще отвернулся.
Пока мы шли по заводу, то старались не шуметь. А когда на улицу вышли, все начали орать. Кто кричал «ого!», кто «ура», а кто – вообще неизвестно что. Я так орал – у меня глаза чуть не выскочили.
Дежурный вышел из будки и что-то сказал, но его не было слышно. Даже я не услышал. Я громче всех орал. А Милка Орловская просто визжала. У нее голос тонкий – противно даже. Но она хитрая. Хоть она и визжала, а все-таки заметила, что наш трамвай подходит.
Она еще сильнее завизжала и бросилась к остановке. И все ребята побежали к трамваю. Только мы не успели. Трамвай под самым носом ушел.
Я кричу:
– Але! Ребята! Догоним! – и – за трамваем.
Все бросились за мной. Мы пробежали целую остановку и чуть-чуть не догнали. Я опять кричу:
– Все равно догоним!
И мы пробежали еще остановку. И опять чуть-чуть не догнали, потому что трамвай долго стоял у светофора. Мы бы и дальше за ним бежали, но школа была уже совсем рядом. А мне все еще бежать хотелось. Поэтому я не в ворота вошел, а через забор перелез.
В тот день шестой «Г» на уроках сидел плохо. Все ждали большой перемены. Но маленькие перемены тоже не пропали даром. Стоило только учителю выйти из класса, шестой «Г» срывался с места и мчался на второй этаж. Там были владения ненавистного шестого «Б». На втором этаже шестой «Г» выстраивался парами и начинал делать круги возле двери шестого «Б». Неизвестно, кто первый сказал «лично», но всем очень понравилось это выражение. Пары прогуливались по коридору и, встречая «шестибешника», говорили какие-то, не очень понятные слова.
– Лично мы сделаем большой ПеЗе.
– Лично мы будь здоров!
– Лично я на ПеЗе пойду. А лично ты?
– Лично еще как!
– А лично тому-то – фига!
– Лично ПеЗе?
– Лично ага.
– Конечно, фига. Лично им – фига.
– Лично, значит, шиш.
«Шестибешники» были тоже не дураки. Они, конечно, понимали, что все фиги имели к ним самое прямое отношение и таинственное ПеЗе – тоже. Но они не знали, что такое ПеЗе. В этом-то и скрывалась главная обида. Можно сказать человеку:
«Эх ты, верблюд!»
И он ответит: «Сам верблюд». Это очень просто. Тут не нужно ломать голову.
«Болтун!»
«Сам болтун!»
«Нахал!»
«Сам нахал!»
«Хулиган!»
«Сам хулиган!»
А вот если человеку сказать: «Лично ты ПеЗе».
Тогда что отвечать?
«Сам ПеЗе»?
Конечно, так отвечать нельзя. Просто глупо. И вот человек начинает мучиться. Сначала он переворачивает слово – и получает «ЕЗЕП». Чепуха какая-то! Затем он начинает переставлять буквы, и у него по очереди получается: «ЗЕПЕ, ЕЕЗП, ЕЕПЗ, ПЗЕЕ, ЗПЕЕ, ЕПЕЗ». Опять ерунда. Наконец он начинает расшифровывать буквы. И опять непонятно – то ли это «противная зануда», то ли «прекрасный-замечательный».
«Шестибешники», конечно, сделали вид, что им на все наплевать. Но именно потому, что они делали вид, было понятно, что они растеряны. Правда, они попытались спрашивать насчет пузырьков. Но даже такое испытанное средство на этот раз не помогло. Им отвечали:
– Лично с пузырьками? Плоховато. А вот лично ПеЗе!.. Лично мы, конечно. А лично кому-то – фига.
Стасик Лоскутов – староста и самый заядлый «шестибешник» – пустился на хитрость.
– Какое-то ПеЗе! Такого и слова нет, – сказал он, обращаясь к стенке.
– Есть такое слово, – сказал Костя, обращаясь к той же стенке. – Пе и Зе… Значит – Пу-Зырьки.
И шестой «Г» захохотал, очень довольный. На большую перемену шестой «Г» не вышел. В дверную ручку засунули швабру, и староста Вика Данилова не сказала ни слова, хотя ей следовало выгнать всех из класса. Сейчас было не до соблюдения формальностей. Шестой «Г» обсуждал дела ПеЗе. ПеЗе откроется в мастерской, как только привезут станки. Это было решено. Даже, может быть, он откроется раньше. Ребята уже говорили с Алексеем Ивановичем. Правда, он сказал, что в школе не одни они учатся…
– А на завод кто ходил? – закричали ребята.
– Верно. Вам за это спасибо, – сказал Алексей Иванович. – Только надо и о других подумать.
– Конечно, надо, – сказал Костя. – А на завод кто ходил?
– Ну ладно, – спросил Алексей Иванович, – сколько вам нужно? Сто?
– Не делится, – сказал Костя. – Нужно всем поровну – сто восемь. И, чур, сверла сами вставлять будем…
Алексей Иванович покачал головой. Но тут его обступили девочки. Они заглядывали ему в глаза и говорили всякие льстивые слова: о том, что они его очень любят, что он очень добрый. Они с самого начала поняли, какой он добрый. Если он хочет, они будут ему каждый день гладить галстук.
Алексей Иванович только крякал, слушая такую нахальную лесть. Ребята стояли рядом и удивлялись, что девчонкам прощается такое, чего бы им никогда не простилось. В конце концов Алексей Иванович учитель и рабочий. А бесстыжие девчонки теребили его за рукав и говорили тянучими голосами:
– Ну-у, Алексе-ей Иванович…
И Алексей Иванович сдался. Он пообещал сто восемь первых панелей шестому «Г». А еще он пообещал пока никому ничего не говорить… Это было самое главное.
Никогда еще шестой «Г» не чувствовал себя так хорошо. Они сидели в классе и обсуждали, кого принимать на ПеЗе и кого нет. Шла большая перемена. Швабра, просунутая в ручку двери, дергалась и подпрыгивала. «Шестибешники» ломились в дверь. Они придумали месть.
– Надо принимать, у кого троек нет, – предложила Вика.
Костя подозрительно взглянул на Вику. Он хорошо помнил свои тройки – по ботанике и по поведению.
