Книга Позывной "Князь" 4 - Лев Котляров

— Вот! Святослава Левкова. Пусть он немедленно направляется в комнаты Степана. Быстро!

Мишель чинно поклонился и исчез в тот же миг.

— Так, с этим разобрались, — архимаг упал в кресло и задумчиво на нас посмотрел. — С таверной нужно будет еще раз допросить этого Егора Петровича. Что он помнит про этого неизвестного… Владимир Иванович, а почему вы решили, что кто-то не хочет видеть моего сына в городе?

— Если бы хотели остановить всю процессию, то проще было отравить, — я вспомнил слова Котова. — А нас лишь задержали. Как я понимаю, где-то на часов восемь-десять. Если верить проводникам, то шанс успеха пройти приграничную зону из-за этой заминки снизился бы вдвое. Точнее, тут может сказать сам Котов. Нас было много, три кареты с людьми, обоз, охрана, маги, люди. Каждая единица имела огромный вес при работе проводников.

— Тогда ваше решение выдвинуться малой группой заметно увеличило шансы, да? — архимаг пристально на меня посмотрел. — Ваше путешествие растянулось на дополнительный шесть часов. Если я правильно понимаю, то проводникам все равно бы не хватило сил до города. Но, как сказал Котов, вы ему случайно помогли. Вы же применили свою способность. Так? Сами додумались?

— Это вышло случайно. Степан Николаевич вдруг начал вести себя агрессивно, и я боялся, что он может покалечить себя или выбраться из кареты и просто убежать. Тогда бы наше путешествие приняло бы опасный поворот.

— Хотите сказать, что я вас еще и благодарить должен? — с кислой миной спросил архимаг.

— Это моя работа, — пожав плечами, ответил я.

— А в городе что произошло? Ко мне прилетел начальник стражи и сказал, что вы использовали очень мощное заклинание. И мне очень интересно, как вы додумались нарушить главный запрет в моем городе?

Значит, Евгений еще не успел отчитаться перед руководством? Или архимаг так меня проверяет?

Глава 10

Степан находился в сознании все путешествие.

Он помнил, как ему приносили еду в мерзких деревянных мисках, которые ставили так быстро, что те едва не переворачивались.

Как к нему заглядывали ненавистные сопровождающие, проверяя его состояние.

Как болтали охранники, постоянно гогоча вовсе горло.

Хуже всего была невозможность прикоснуться к силе. Стоило ему только потянуться к магии, она тут же утекала из него, словно через дырявую чашку.

Каждую минуту он мучился от собственного бессилия. И злился.

Гребанный Эгерман!

Ненависть сжигала Степана, но все, что он мог — лишь лежать на узком, неудобном диване, подскакивая на колдобинах.

Он не хотел возвращаться в город магов. К отцу. Ко всей этой жизни среди закостенелых стариков, погрязших в собственном неведении. Слепых и глупых.

Степан не боялся отца и суда, о котором ежечасно спорили охранники. Нет. Он не хотел снова попасть в мир запретов. Это нельзя, то нельзя.

Достали! Он ведь мечтал стать кем-то значимым, развернуться во всю мощь своей способности, править!

А среди магов и их нелепых убеждений, застрявших где-то в прошлом веке, это сделать было невозможно.

Да еще эти булавки! Соколов слышал, как тупые охранники обсуждали это, потешаясь над Котовым. Дескать, он подходил к карете и очень быстро ушел, сильно побледнев. Дрянной артефакт забирал всю силу, едва та появлялась.

Единственное, что мог делать Степан — думать. Мыслей было много. И ни одной не было, где бы он не убивал весь особый отдел с широкой улыбкой на губах.

В первый раз он пришел в себя на остановке возле трактира. С улицы доносилась громкая ругань. Что именно там происходило, Соколов не понял, но четко ощутил, что охраны стало меньше. Да и настроение у всех поменялось. Стало более мрачным и тягучим. Такие вещи он легко ощущал, даже без магии.

Когда же конвой въехал в приграничную зону, разлитая вокруг сила стала меняться. Проводники жадно высасывали любую магию, прокладывая себе путь. Из-за этого действие булавок ослабло, и Степан понял, что это его шанс.

Отодвинув ненависть на задний план, он затаился и стал ждать подходящего момента.

И он подвернулся.

Степан окончательно пришел в себя и попытался выбраться из кареты. Ему уже было все равно, что он не сможет убежать далеко. Но ненависть к магам — ко всем сразу — была столь велика, что он готов был рискнуть.

Помешал Эгерман и жестко оборвал ниточку, ведущую к свободе.

Да, пусть Соколову не удалось совершить задуманное, но он хотя бы попытался!

Вот только Степан так и не понял, что Эгерман сделал. Последнее, что разумник отчетливо помнил, — как он заносит свою дурацкую палку для удара.

С одной стороны, можно было восхититься Эгерманом. Он использовал силу в приграничной зоне! Это было одновременно сверх самонадеянно, как и глупо.

Только надежда, что Эгерман выжег себя до дна своим заклинанием, грела душу разумника.

А дальше снова была полудрема и мерное покачивание в карете.

Едва конвой встретили у резиденции и вывели Соколова из его темницы, сознание прояснилось.

Злость, что держала всю дорогу, постепенно уходила на второй план, уступая место холодному расчету.

Да, отец ему ничего не сделает. Отчитает, может быть, запрет в комнате на неделю. Но не больше. Суд? Ерунда. Сын архимага на скамье подсудимых? Бред. Николай Степанович этого не допустит. Да и Серебрянский ничего с этим не сделает.

Ощущение вседозволенности и отсутствие возможного наказания подтолкнули Степана к новым мыслям. О мести.

Пусть в военном управлении Эгерман смог его победить, но сейчас-то Соколов в родных стенах. Силы больше, да и возможности шире.

План постепенно вырисовывался в голове, и оставалось лишь немного подождать.

Вот только отцовский лекарь никак не мог вытащить Степана из дремы. Возился, накладывал заклинания, вливал в глотку снадобья — все без толку. Соколов все понимал и осознавал, а вот пошевелить даже веком — нет.

Однако это не мешало слушать и делать выводы.