Книга Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя

Влияние» были иконой этого стиля.

Первый раз я увидел и услышал их на знаменитом рок-клубовском фесте на Зимнем стадионе в 1988 году. Но оценить объективно, как явление, не смог. Слишком высок был градус эмоций от выступления моих друзей из «Бригадного Подряда», которые играли перед ними.

Другое дело второй раз. Я столкнулся с ними лицом к лицу и до сих пор помню силу этого столкновения. Это были совершенно не советские граждане. Словно какие-то английские крутейшие готик-панки заблудились в Ленинграде, попали на Петроградку и теперь с презрением в глазах ко всему миру и чувством собственного превосходства над повседневностью несли чехлы с инструментами по ступеням церкви-клуба, на которых тусовались молодые панки, обратившиеся в камни от их великолепия.

Ребята из «Дурного Влияния» выглядели не круто. Они выглядели, как молодые боги готик-панка. Ну и вели себя соответственно. Это потом уже я узнал, что они – это Игорь Мосин, Дима Петров, Саша Скворцов и Эдик Нестеренко, а тогда они были для меня просто суперкрутыми чуваками из «Дурнухи». Концерт был на две группы, но кто играл перед ними, я забыл. То ли «Нате!», то ли «Время любить». Зато «Дурное влияние» помню, несмотря на многие литры выпитого перед сейшеном пива, отвлекавшую меня от концерта веселую подружку и беспорядочно прожитые впоследствии десятилетия. Мрачные зловещие песни, четкая ритм-секция, вокалист-позер – мое первое знакомство (вслепую) с пост-панком и любовь с первого взгляда и до последней ноты.

«Скорая помощь – черная сволочь» – до сих пор шуршит шинами где-то глубоко в моем подсознании. Клевое было время. Живое восприятие, не забитое килотоннами треша! Весь мир лежал у наших ног дохлым вампиром и жаждал испить хотя бы капельку нашей творческой крови.

Да, и еще маленькая деталь. Возвращаясь домой, и находясь под сильнейшим впечатлением от сейшена, я на полном ходу влетел носом в закрытую стеклянную дверь павильона метро «Горьковская». Просто не заметил в ажиотации и под влиянием пивных паров эту чертову прозрачную дверь. Нос я, естественно, расфигачил в кровь, но ни разу не пожалел об этом. Это было знамение. Провидению было угодно отметить жертвенным кровопролитием, шрамом на шнобеле мою первую осознанную встречу с «Дурным Влиянием», чтобы я никогда не смог ее забыть. Тогда я еще не знал, что судьба в будущем подарит мне долгую дружбу с мудрым и добрым Игорем Мосиным и вечно молодым Димой Петровым. Я просто наслаждался бестолковой молодостью и с удовольствием испытывал на себе «Дурное влияние» готического пост-панка питерского разлива.

И еще раз, для закрепления материала: музыканты группы «Дурное Влияние», безусловно, были лучшими в своем жанре и как никто заслуживают внимания сегодняшних меломанов.

Дрозофилы

Вам может показаться, что в студенческой молодости я был полным раздолбаем. Так оно и есть, к сожалению. На первом курсе я умудрился не записать ни единой лекции, а к экзаменам готовился по талмудам отзывчивых однокурсниц. В институт имени Герцена я ездил, чтобы встретиться с друзьями, отметиться на практиках и пойти пить пиво. Рядом с институтом располагалось множество прекрасных питейных заведений, где студенты могли с пользой потратить стипендию. Особенно дороги моему неритмичному сердцу «Висла» на Гороховой и «Очки» на канале Грибоедова, получившие свое название в честь соседнего магазина. Но про разбавленное пиво и наборчики «Сказка», состоявшие из соленой соломки и плавленого сырка, я вам сейчас песни петь не буду. Лучше про доблестных дружинников и полезных мух-дрозофил.

А ведь я мог бы заниматься наукой. Генетикой, например. Петр Яковлевич Шварцман, он же Шеф, ученый и педагог с большой буквы, человек с самым приятным на свете голосом, великий генетик, знакомством с которым я горжусь, был настолько добр, что принял меня в ученики, и я попал в альтернативный мир мутаций, агар-агара и похотливых дрозофил. Честно говоря, в генетике я тогда, как и сейчас, ничего не понимал. Что поделать, голова у меня не так устроена – генетика проклятая виновата. Но тусоваться в тесной и оттого еще более уютной 435-й аудитории, больше похожей на редакцию подпольного журнала, в которой жили и работали опытные генетики и подопытные мухи, где всегда дым стоял коромыслом, где пили коньяк из пробирок и слушали прекрасные байки Шефа – мне очень нравилось. И какое-то время я даже создавал видимость научной деятельности. Таскался с дипломатом, полным пробирок, в которых жили (за меня) полноценной сексуальной жизнью дрозофилы. Следил чтобы мои питомцы спарились, отложили яйца – потом цинично избавлялся от них и занимался подсчетом и анализом их потомства. Ну, например, сколько синеглазых, красноглазых и разноглазых мух в результате получилось от убиенных мной мушиных родителей. Да, да – нравилось мне работать с эфиром, агар-агаром и милашками-дрозофилами. Я – дрозофилофил!

Такая вот у меня была насыщенная научная деятельность. Которую я в результате, естественно, запорол и забросил. Перед этим цинично и весело пошутил над своим научным руководителем, выдав ему какие-то совсем уж фантастические данные о потомстве моих мух – неожиданно пестром, с вкраплениями всех цветов радуги (без мистического участия ЛГБТ тут точно не обошлось). Шеф долго смотрел на меня с загадочной улыбкой и фирменным прищуром, силясь понять, кто из нас сошел с ума. Когда же я осознал, что гляделки проиграны и в меня сейчас полетит ближайший тяжелый предмет, пришлось напомнить Шефу, что сегодня первое апреля. Шеф натянуто посмеялся. На этом моя шуточная научная деятельность была закончена. Нет, Шеф меня не выгнал – я сам понял свою ничтожность и решил завязать с эфиром и агар-агаром. Хотя какое-то время я еще таскался с дипломатом, полным мух, не в силах расстаться с ними. Однажды нас с Ганей занесло после института в «Сайгон», где в клубах дыма, среди напитой кофием волосатой интеллигенции и панковски настроенных люмпенов, мы могли почувствовать себя частью думающей и творческой прослойки слоеного города на Неве. Одеты мы были по тогдашней загадочной моде в шестидесятнические черные пальто (из комиссионки), зауженные брючки и узконосые «папины» туфли с отбитыми каблуками. «Битнический» видок дополняли узенькие черные пластмассовые очки от солнца и длинные крашеные челки, концы которых так и норовили окунуться в чашки с кофе. Но чтобы жизнь малиной не казалась, а также для полноты картины инициации в мир антисоветский по духу и содержанию, в «Сайгон» пожаловал наряд ДНД. Причем из нашей же альма-матер, матер ее альма-матер, с факультета ИПФ, где ковали стойких, как табуретки (в том числе и идеологически) учителей труда. И вот эти наши, можно сказать,