Книга Пока мой труд не завершен - Томас Лиготти

был наложен предел, за которым меня полностью окутает тьма. В очередной раз мною кто-то манипулировал, меня давило нечто, вышедшее из-под моего контроля и расстроившее мою Волю – я пал жертвой его заговора. Но затем в моей гостиной появился некто, помогший примириться с обстоятельствами – или, по крайней мере, вселивший в мою душу мрачную уверенность.

Он принял форму таракана, бегущего по ковру. Я вскочил с дивана и со скоростью и точностью, которые принесло мне мое любопытное состояние существования, придавил его, не убив. Я слышал, как насекомое все еще трепещет между полом и толстой подошвой. В тот момент я был в контакте с ним только на физическом плане. Затем я пообщался с паразитом поплотнее и влился частичкой себя в его тело – точно так же, как я вселился в Лилиан Хейс. Погружение в таракана было не таким полным, как с ней, и тем не менее я испытывал точно такое же ощущение. Ничего особенно «тараканьего» в таракане не было, как и определенных черт «человека» в Лилиан: как только проникаешь в темную нутро каждого, чувствуешь только трепет свиного намерения и бушующей тьмы. Большая Черная Свинья шевелилась в таракане так же сильно, как и в Лилиан Хейс, за исключением того, что у насекомого не было никакой иллюзии самости – или, возможно, его самость была так слаба, что я ее даже не почувствовал.

Неужели все дело – лишь в концентрации? Таракан и владелица закусочной «Метро» находились на краю широкого спектра органических форм жизни; уместно ли выделить тогда соответствующий спектр иллюзий самости? Я, например, не раз замечал, что кошки, похоже, имеют представление о себе, очень похожее на человеческое. «Довольно ясно, что, увы, коты – они как я и вы» [3], писал Элиот, и эти бессмертные слова повторял голос какой-то старухи на задворках моих воспоминаний. С кошачьей точки зрения люди действительно похожи на кошек. И она тоже есть внутри всех них: полная беспокойного волнения Свинья-Жрун, Свинья-Заговорщик, Свинья-Убийца. Она, по сути, – единственная Самость в мире. Остальное – костюмы и маски, инвентарь с конвейера древней, но все еще процветающей фабрики театральных принадлежностей.

И надобно было уничтожить всех – людей, кошек, тараканов, растения, извести от первого до последней.

Тем не менее я знал, что этим займусь не я (кем бы «я» ни был). Это была слишком грандиозная работа, бойня невероятных масштабов, неуправляемая. Уверенность в том, что живая материя уничтожена в этом мире – да и в других, почему бы и нет? – до последней крошки могла оставаться только в сфере Невозможного, этакой блаженной грезой психа в плену обсессивно-компульсивного расстройства.

Так или иначе, таракана я убил. Прижав подошву к полу, я почувствовал, как тишина и тьма наполняют маленькое тельце, еще мгновение назад яростно трепыхавшееся. Я даже почувствовал, как малая часть меня – та, которой я позволил просочиться в это насекомое, – вдруг застыла и омертвела. И это было хорошее чувство. Красивое. Я могу с уверенностью сказать, что это был единственный момент истинного благополучия, который я когда-либо испытывал в своей жизни – если мое нынешнее состояние существования взаправду можно было считать частью системы, которую я называл «моя жизнь».

И в этот момент я был уверен, что каким-то образом я все еще живу – но, хотя я и не совсем жив, я все еще не совсем мертв. Каким-то образом я был подвешен меж двух миров: подвешен в месте, где у меня была возможность установить редкую связь с Великой Черной Свиньей, зловещей рекой тьмы, текущей через все живое и, возможно, даже через области тьмы между мирами живых. Место моего нынешнего пребывания давало мне возможность находиться везде, где текла тьма, и быть причастным к этой движущей силе, которая была везде и во всем, двигала и манипулировала всей сотворенной жизнью этого мира и наделяла меня властью преобразовывать под свои нужды материю одним лишь усилием воли. Воля моя при всем при том была и оставалась лишь прописанной функцией низшего существа – таракана, принявшего человеческий облик, маленького сгустка текучей черноты, которая была столь же велика и долговечна, как сам мир, и выступала тайным лицом мира, тенью внутри всего живого, существом, которое будет жить снова и снова, покуда каждый из нас загибается в одиночестве. Печально было осознавать, что, какая бы жизнь у нас ни была, это была только ее жизнь, и когда наши тела портятся и не могут больше служить для нее вместилищем, эта тьма уходит, оставляя после себя мертвую виноградную лозу, панцирь жука или человеческий труп, – вещи, у которых не было собственной жизни, обездоленные и лишенные реальности напрочь.

И все же, если вся моя жизнь была иллюзией, то это было неизбежное заблуждение, за которым я и, увы, даже вы не могли не последовать, куда бы оно нас ни привело. И у меня оставалось еще четыре существа на личном счету, которых нужно было избавить от этого жуткого существования. Пока это не будет сделано, мой труд не будет завершен, и моя жизнь (или, так сказать, не-жизнь) пока что казалась бесспорно стоящей того, чтобы ее прожить. Каким-то образом мне была дана сила завершить работу, которую я начал, когда зашел в оружейный магазин в центре города, чтобы купить пистолеты и охотничий нож.

Я наконец понял – и вы со мной: мы пришли в этот мир из ниоткуда.

Я понял наконец – и вы со мной: в нас сохраняется жизнь в той или иной форме, в любом обличье, до тех пор, пока мы злобно мечемся, являя свои самые сильные жизненные импульсы; нам никогда не дадут успокоиться и утихнуть, покуда тьма, закипающая внутри нас, не выкипит без остатка.

Наконец-то я понял – и вы со мной: нас призовут обратно в реку тьмы лишь после того, как мы причиним весь предписанный нам вред. Только тогда о завершении сего труда будет объявлено – труда, направленного в равной степени вовнутрь и вовне.

2

В то пятничное утро детективы из отдела убийств дежурили в своей машине без опознавательных знаков на улице, где располагался посещенный мной оружейный магазин. Он открывался в десять утра, но парни прибыли на полчаса раньше. Сейчас они заняты были тем, что пили кофе и апатично глазели на все, что попадало в их поле зрения. Я же, на их заднем сиденье совершенно невидимый, подумал: «Неужто, по-вашему, я достаточно глуп, чтобы вернуться сюда и забрать свой заказ? Парни,