Книга Пока мой труд не завершен - Томас Лиготти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ТРУД НЕ ЗАВЕРШЕН
Титч толкнул дверь плечом и распахнул ее, будто бы малейшее промедление могло деморализовать его до такой степени, что он навсегда остался бы запертым внутри офиса – где его обрекут вечно таращиться на эти три слова. Но за дверью оказалась еще одна, такая же – и на ней написано было…
ТРУД НЕ ЗАВЕРШЕН
А за его спиной все та же мерцающая лампа освещала темную стену.
Вслушиваясь в успокаивающий гул пылесосов – совсем рядом, открой дверь и сразу увидишь, как работяги толкают их по ковру, от стола к столу! – Титч распахивал дверь за дверью, не забывая звать на помощь. Но никто не мог его услышать, потому что, сам того не заметив, здание компании он давно покинул – и находился совершенно в другом месте теперь. И все же он продолжал просить о помощи… распахивая дверь за дверью, дверь за дверью. И этот сизифов труд все никак не завершался и не завершался…
Какое-то время спустя я и сам потерял его за тысячей никуда не ведущих дверей.
Документ 3
1
ПАМЯТКА
КОМУ: Тебе
ОТ КОГО: Меня
ДАТА: Вечер четверга
ТЕМА: Эта тьма
Как многие из вас уже поняли, я не отказался от намерения подготовить документ, который в предыдущем разделе назвал своим «Окончательным заявлением». Я просто решил немного поменять формат, только и всего. Из пылкого манифеста он превратился в, скажем так, собрание паранормальных воспоминаний: незавершенный, неопределенных стиля и формы, труд, очень похожий на своего творителя.
И в этом собрании крайне важное место по-прежнему занимало чье-то зловещее присутствие, которое я могу описать лишь «облаком» черт, образов и меток, размечающих и каталогизирующих информацию для облегчения процесса когнитивного усвоения:
1. Река тьмы;
2. Соцветие черных звезд, горящих во мраке по ту сторону ночных небес;
3. «Темные пятна», которые, несмотря на мое обостренное мировосприятие, продолжали скрывать от моих глаз некоторые важные детали, особенно если они касались того причудливого «неживого» состояния, в котором я находился;
4. Пятна, или ореолы, тьмы, которые распространялись по небу в любое время и были более очевидны каждый раз, когда я уничтожал одного из Семерых (или Титча).
В описываемый до сих пор период именно последнее из четырех явлений меня более всего беспокоило, учитывая, что до захода солнца (явно отстававшего на час – и суждено ему было отставать еще целый день в октябре) я устранил не менее трех человек. Даже в поздние часы того четверга, после того как я расправился с Шерри Мерсер и человеком, которого знал по имени Гарри Смит-Джонс, я увидел из окон своего дома мир, в котором везде, насколько хватало глаз, царили угрюмые поздние сумерки.
Области тьмы парили в небе над старыми зданиями в центре города и простирались вдаль через реку, создавая городской пейзаж, настолько равномерно затянутый облаками, что можно было подумать, будто это театральная декорация или сцена смены дня на ночь в малобюджетном фильме. Более того, спустя некоторое время после того, как я отправил Титча на верную гибель, наступил определенный момент, когда все приобрело еще более мрачный оттенок, как бы отмечая точное время, когда молодой супервайзер больше не мог отрицать тот душераздирающий факт, что он никогда не попадет домой, ибо дверям перед ним несть конца.
В таких «затемнениях», которые следовали за каждым актом сверхъестественного беспредела, учиняемым мною над бывшими коллегами, прослеживалась определенная закономерность. Я подумал, не является ли это проявлением одного из тех глупых правил, которые обременяют всех нас, живых или неживых, – закона ограничения, который гласит: «так далеко и не дальше» или, возможно, «столько-то и не больше». Как бы то ни было, после довольно напряженного дня, посвященного мести, я решил взять паузу в тот вечер – чтобы поразмыслить над этакой закономерностью. Лежа в телесной форме на диване у себя в гостиной – в мрачной келье над закусочной Лилиан, в центре города то есть, – я примерно прикинул, что при той скорости, с которой «затемнения» вторгались в мой мир, я успею устранить оставшихся коллег, то есть бывших коллег, как раз до того, как сам погружусь в царство постоянной и тотальной тьмы, обратно в ту метафизическую реку черноты, из волн которой я неведомым образом вырвался на краткий миг.
Подобное осознание, ежели я в нем не ошибался, приводило в уныние – потому что, каким бы удовлетворительным я ни находил свой труд по изведению Семи Гномов всеми доступными методами, в уме у меня уже зрели более масштабные планы и схемы. В конце концов, планета, на которой я обитал, и реальность, к которой я был привязан, были полны всевозможных потенциальных жертв, все из которых, в той или иной степени, являлись свиньями, которых я очень хотел привести на свою скотобойню.
Эти мои притязания, эти страсти были абсолютно подтверждены и подкреплены в то время, когда я вселился в тело Лилиан Хейс с целью ликвидации Грабителя и Насильника Гарри. Лилиан была женщиной, которую, как я верил, отмечала предельная порядочность – и она в моих глазах уж точно никогда не выглядела свиньей. От свинских черт Лилиан была далека настолько, насколько это вообще возможно для смертного человека. И все же все то время, что я обитал в ее физическом теле, я мог чувствовать, насколько тесно это тело – как в его физическом, так и в метафизическом аспектах – было связано с теперь уже знакомой тьмой, со зловещим присутствием… чем-то таким, что я мог поименовать лишь Великой Черной Свиньей, звериным началом, оживлявшим наши тела лишь для того, чтобы вывалять их в луже погрязнее или реализовать их силами извращение поизощреннее. О да, после вселения в тело другого человека – в данном случае в Лилиан Хейс, – мне показалось, что идея о человеческом роде как о совокупности «личностей», ведомых или неведомых мне, есть лишь фигура речи, скрывающая удобное в глазах масс заблуждение.
Затем, в промежутке между тем, как я сделал из Гарри суп и обрек Титча на безумное забвение, мне пришло в голову: нужно избавиться от всех… уничтожить всех до единого!
Так, неподвижно лежа на диване в гостиной, я мог только сожалеть, что не смогу продолжить свою работу, разобравшись с Семерыми Гномами и Титчем. На мои труды
