Книга Рассказы змеелова - Василий Иванович Шаталов

казалось, конца не будет. Будто навечно утвердилась вокруг непривычная для глаз южанина белизна. Снега, прихваченные крепким после оттепели морозом, превратились в твердый панцирь. И не было уже никакой надежды на то, что он когда-нибудь растает.

Только на исходе марта повеяло теплом.

Весна началась бурно. На горных склонах, затянутых туманом, быстро растаяли снега, прошли ливни. На Ашхабад обрушилось наводнение. По улицам города со стороны гор с грозным шумом понеслись потоки воды.

Долго пришлось ждать, когда снова засветит солнце и просохнет земля. Только после этого я отправился на охоту, но не с ружьем, конечно, а сеткой и манками.

Доехал до западной окраины Ашхабада, а отсюда — пешком, на юг, к предгорным холмам Копетдага. Перешагнул арык, солнечно сверкавший вдоль шоссе, взглянул перед собой и замер, пораженный величием и красотой пейзажа, словно эту красоту я видел впервые.

Темно-синей громадой высились горы. Их синева была настолько густой и глубокой, что сквозь нее не было видно ни крутобоких складок, ни зарослей арчи. Яркая зелень холмов и лежавшей между ними лощины отчетливо выделялась на фоне гор.

Туда, в лощину, я и держал свой путь. Трава пружинила, как кошма. После каждого шага меня обдавало запахом примятых мною травинок и легкой сыростью земли. Это был запах весны, такой же волнующий и сильный, как свежесть благоухающего сада.

Дойдя примерно до середины лощины, я остановился. Здесь, у подножия холма, кто-то вырыл квадратное углубление, может быть, для постройки дома, а может, для какой-то другой надобности. Но, видно, дело свое так и не довел до конца. Вот это углубление я и избрал для своей охотничьей засидки.

А место здесь чудесное! Ни в лощине, ни на склонах холмов нет высоких кустов. От этого только удачнее охота. Единственный куст из сухого бурьяна я устраиваю сам поверх клетки, в которой сидят мои манки: щегол, реполов, зеленушка.

Вот и на этот раз я быстро расставил снасти, соорудил над клеткой куст и, закурив, сел на круглый камень-валун.

Вспоминал, как когда-то ловил здесь щеглов, чеканов, горных чечеток, зеленушек, коноплянок. Откровенно говоря, ни одной из этих птиц я не отдаю предпочтения: для меня они все хороши. Хотя я знаю немало «однолюбов». Есть, например, щеглятники. Кроме щегла, они и знать никого не хотят. Это и понятно! Природа щедро наделила его пестрым оперением, окрасив в ярко-красный цвет его лоб и горло, по черным крыльям провела лимонно-желтые полоски и черные скобочки вокруг белых щек.

Нравится мне и реполов, или, как называют его, коноплянка. Он тоже по-своему красив: малиновая грудь, серая спинка и алые крылья…

Прямо в городе доводилось ловить свиристелей — небольших хохлатых птиц с красными пятнами на крыльях. Они редко прилетают к нам на зимовку. Но очень любят стручки японской сафоры, которой много на улицах Ашхабада.

Водятся у нас и дрозды: черный, чернозобый и — самый крупный из них — дрозд-деряба. Птица хитрая, осторожная. Долго не мог я добыть его. Да ведь… на всякого хитреца довольно простоты. Где-то я узнал, что дрозд-деряба очень любит плоды серебристого лоха — по-местному джиды.

Решил проверить.

Придя однажды в Бекровинский лесопитомник, я выследил в небольшой рощице стаю дроздов. Ловить их в самой роще — бесполезно. Тогда я расставил снасти на открытом месте, рядом с рощей. Возле сети рассыпал плоды лоха, а сам спрятался в укрытие.

Прошло немного времени, и на высокую гледичию, что росла недалеко от того места, где лежала приманка, прилетел дрозд-деряба. Серовато-бурый, солидный такой…

Долго сидел не шевелясь, видно, боялся выдать себя. Но желание полакомиться сладкими плодами было так велико, что деряба не вытерпел и с верхушки дерева опустился на самую низкую ветку. Посидел, огляделся и слетел к приманке. С волнением я ждал момента, когда он подойдет ближе к ловчей снасти.

Вот он подошел… Дергаю за бечевку и, вот он, голубчик, в сетке!..

Каждый год в моей квартире скапливается до десяти-пятнадцати, а то и более разных птиц. В каждой клетке — по нескольку штук. Что тут творится! С утра до вечера — концерты. Каждая птаха поет в полную силу своего таланта. Порой дивишься: пичуга… А в голосе такая сила, такая чистота, столько в нем звонкой радости и красоты!.. Иногда кажется, будто вовсе это и не птицы, а флейты поют на разные лады. И только к ночи, когда наступает темнота, птицы замолкают.

Любопытно то, что все эти щеглы, дрозды, коноплянки, соловьи, скворцы, синицы относятся к огромному отряду воробьиных, в котором свыше пяти тысяч видов — больше половины всего пернатого царства нашей планеты. Они так широко распространены, что населяют все континенты земного шара, кроме Антарктиды.

И не зря, конечно, воробьиные объединены в один отряд: у них много общего. Каждый представитель этого отряда имеет, например, четыре пальца, и все они на одном уровне, а первый палец обращен назад. Все воробьиные хорошо летают, бегают, лазают по скалам и деревьям. Самец, как правило, прилетает на гнездовье раньше самки и пением своим старается привлечь ее к себе.

И еще один очень важный признак: воробьиные поедают массу вредителей садов, полей и огородов. Только один розовый скворец может уничтожить за день триста саранчуков.

Но разница между воробьиными кажется еще более разительной, чем сходство. Взять хотя бы вес. Ворон, весящий более полутора килограммов, гигант в сравнении с корольком, в котором всего… пять-семь граммов.

А пение?.. Бездарность вороны как певчей птицы кажется чудовищной в сравнении с чарующим пением соловья.

Отряд воробьиных ученые поделили на три подотряда: рогоклювых, кричащих и певчих. Природа так распорядилась, что рогоклювые живут только в Африке и Юго-Восточной Азии, кричащие — в Северной и Южной Америке, а певчие распространены по всему свету.

Но в тот весенний день ни рогоклювые, ни, тем более, кричащие меня не занимали. Я думал только о певчих — щеглах, чечетках, реполовах, которые всю зиму до весны живут в долине Копетдага, а к лету улетают в горы.

Но где же они? Может, вымерли?

Вот уже час сижу в своей засидке, смотрю на бутафорский куст, откуда доносится громкое призывное попискивание манков, а птицы все не летят.

Не обращая внимания на манков, я стал смотреть вдоль лощины, туда, где белели дома, где за арыком, по шоссе, взад-вперед сновали автомашины. Очень приятно, с предательской нежностью, пригревало солнце. Одолевала дрема, и я начал клевать носом.

Чтобы избавиться от сонливости, решил вспомнить наиболее интересные случаи из жизни птиц.

Это было давно, еще в годы моей юности. Жили мы тогда под Киевом. Места там изумительные!