Книга Сломленные души - Нева Олтедж

насилию, что ее разум отключился в попытке ее защитить. Но ты боролась. Сбежала. Выжила. Тебя никто не спас. Ты сделала это сама.

— От этого я не чувствую себя менее отвратительно.

— Не говори так, детка. — Он целует меня в лоб. — Я найду тех, кто причинил тебе боль. И они будут кричать о пощаде, когда я сломаю их, как они пытались сломать тебя. Их смерть не будет быстрой.

Я впитываю его слова. Хочу ли я их смерти? Я представляю себе Роберта, молящего о жизни. Желчь подступает к горлу. Но разве я не молила об этом? А как же другие девушки? Теперь, когда представляю крики Роберта о пощаде, на моих губах появляется улыбка.

— Можно мне посмотреть? — нерешительно спрашиваю я, одновременно страшась и жаждая этой идеи.

— От начало и до конца, mishka.

Я прижимаюсь к Пашиной груди и обхватываю его руками. Меня снедает неуверенность и настороженность.

— Мне страшно, — шепчу я. — Страшно, что все повторится. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь выйти на улицу и пройтись по ней одна, не вздрагивая каждый раз, когда кто-то проходит рядом.

— Сможешь. — Он снова гладит меня по волосам. — Я тебе это обещаю.

Глава 13

Ася

— Надеюсь, мне разрешат еще поиграть, — говорю я, идя рядом с Пашей к машине.

Меня охватывало беспокойство каждый раз, когда думаю о возвращении в торговый центр, о людях, о шуме, о запахах. От воспоминаний меня бросало в дрожь. Но также помню и то чувство свободы, которое охватило меня, стоило лишь положить пальцы на клавиши после долгого перерыва в музыке. Все то волнение, радость и счастье, о которых я уже и не мечтала, нахлынули вновь. Последние пять дней мне удавалось подавлять желание снова играть, но теперь я жаждала этого.

Утром я все-таки сдалась и попросила Пашу отвезти меня туда.

— Сколько тебе было лет, когда ты начала играть? — спросил он, заводя двигатель.

— Пять лет. Артуро пытался найти способ отвлечь нас с сестрой от смерти родителей и попросил соседа, у которого было пианино, дать нам уроки. — Тяжело думать о брате и сестре, зная, как они переживают, но при мысли встретиться с ними меня охватывает леденящий душу панический ужас.

— Что случилось с твоими родителями? — спрашивает он.

— На казино, где они работали, была облава. Кто-то достал пистолет и выстрелил в полицейских. Потом все полетело к чертям. В ту ночь было убито много людей.

— Они оба погибли?

— Да. — Я закрываю глаза и расслабляюсь на сиденье. — Я даже толком их и не помню. Знаю, как они выглядел по фотографиям. Но не могу вспомнить подробности о них, а если и получается, то они расплывчаты. Помню, что мама пела нам каждый вечер перед сном, но не могу определить песню.

Паша проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, и я прижимаюсь к нему. Но его легкое прикосновение тут же исчезает. Открываю глаза, а он уже начинает движение.

— Я понимаю, о чем ты, — говорит он, выезжая с парковки. — Я тоже не помню своих родителей.

— Они тоже умерли?

— Возможно. А может, и нет.

Я наблюдаю за его суровым профилем, гадая, расскажет ли он что-нибудь еще. Паша не уточняет, просто молча ведет машину. Я опускаю взгляд на его руку, держащую рычаг переключения передач, и замечаю, что он крепко его сжимает. Я поглаживаю кончиками пальцев его белые костяшки, пока не чувствую, что он ослабляет хватку.

— Ты выступала на публике? — спрашивает он через некоторое время.

— Нет, не совсем. Пару раз я выступала в школе, обычно во время праздников. Музыка всегда была для меня чем-то личным. После окончания школы решила взять перерыв на год, чтобы понять, чем хочу заниматься дальше. Я думала о поступлении в музыкальную консерваторию, но это было… раньше.

— Ты все еще хочешь?

Я смотрю на дорогу за лобовым стеклом.

— Я не знаю.

* * *

Лифт дзинькает. Я крепче сжимаю руку Паши и стараюсь контролировать дыхание. Желание попросить его вернуться сталкивается с жаждой снова почувствовать под пальцами клавиши. Двери открываются. Паша выходит, поворачивается ко мне лицом и берет обе мои руки в свои.

— Дыши. Мы пойдем медленно, — говорит он и делает шажок назад. — Я здесь. Никто не посмеет тебя тронуть, mishka.

Я киваю и выхожу из лифта.

Людей вокруг больше, чем в прошлый раз. Множество видов и звуков ошеломляют: свет, смех, шаги, бегущие мимо дети, за которыми суетливо пытаются угнаться родители. Я закрываю глаза.

Паша проводит шероховатой ладонью по моей щеке, его крепкая рука обхватывает меня за талию.

— Все хорошо, детка.

Я открываю глаза и делаю глубокий вдох. Зацепившись пальцами за петли его джинсов, смотрю на него снизу вверх. Его голова наклонена и находится в нескольких дюймах от моей.

— Ты любишь музыку, — говорит он. — Давай превратим это в танец. Что-то вроде вальса, согласна?

Я не могу удержаться от легкой улыбки.

— Люди будут смеяться над нами, Паша.

— Да мне по барабану.

Он делает шаг назад, а я за ним. Потом еще один. И еще один. Это и правда похоже на какой-то странный танец — он держит меня рядом и идет задом наперед — и вдруг мне захотелось рассмеяться. И я смеюсь. Окружающие, наверное, думают, что мы сошли с ума, но мне все равно. Я не свожу взгляда с Паши, иду за ним и смеюсь. Это так здорово — снова испытывать радость. Он наблюдает за мной с небольшой улыбкой на лице и проводит большим пальцем в нежнейшей ласке по моим губам.

— Я бы хотел, чтобы ты чаще смеялась, — говорит он.

— Я постараюсь.

Когда мы доходим до ресторана с роялем, он медленно убирает руку с моего лица. Я поворачиваюсь к углу, где должно быть пианино, и улыбка исчезает. Его там нет. Вместо него стоят два больших цветочных горшка. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не переставили ли пианино куда-нибудь еще, но его нигде нет.

— Мы можем отсюда уйти? — спрашиваю я, глядя на цветочные горшки и изо всех сил стараясь сдержать слезы.

* * *

Паша поворачивает ключ в замке и открывает дверь в квартиру, придерживает ее для меня. Я вхожу и сразу иду в ванную, чтобы побрызгать на лицо водой. Проходя через гостиную, останавливаюсь посреди комнаты. У стены рядом с окном стоит небольшое белое пианино. То самое, из торгового центра. Я прикрываю рот рукой, подавляя всхлип.

— Как оно здесь