Книга Цветы эмиграции - Нина Алексеевна Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка, меняя тембр голоса, рассказывала историю их семьи. Розе казалось, что всё это происходит не с ними, а с другими героическими людьми. Мать с отцом играли свою роль без голоса: по мимике и жестам Роза читала их страдания, они не врали, родители были честны, искренне переживали и не знали, что будет с ними теперь. Откуда им было знать, что они стали участниками игры в холодной войне двух систем: социалистической и капиталистической. Кукловоды водили их по расчётливому кругу, орошаемому слезами родителей и наполненному страхами детей.
Ведущая повернулась к ним:
– Вы хотите назад в Казахстан?
– Да, да, я хочу домой! – захлопал в ладоши Вальтер, подпрыгивая на месте от радости.
Девушка на мгновение растерялась, затем улыбнулась ласково:
– Обязательно поедешь, когда вырастешь.
Отец ошибался. Они находились в тюрьме. На улицу выходить не разрешали, ключи были у командирши, еду им готовили люди, которые приглядывали за ними; жили по распорядку, который составляли не они. По утрам приезжали учителя по немецкому языку и помощницы по дому. Одна из них вытирала и без того чистую мебель, пылесосила чистые полы и готовила еду, которая им всем была не вкусу: суп, похожий на компот, мясо или рыбу без запаха, овощные гарниры, заканчивали обед и ужин десертом. На столе стояла большая ваза с деревянными яблоками и грушей, большими чёрными сливами и апельсинами. Да, и рекомендовали пить воду каждый час. Вальтер и Роза занимались немецким языком в кабинете, а родители в гостиной. Уроки шли по четыре часа каждый день. Командирша велела всем забыть про русский язык, чтобы дело сдвинулось с мёртвой точки. Роза по утрам спрашивала у родителей:
– Что у меня в руках?
– Хлеб, – смеялся Вальтер.
– На немецком, – строго пресекала она братишку, который показывал язык и убегал от неё. Он был несносный, не подчинялся никому, даже командирша спускала ему выходки и делала вид, что не видит его шалостей. Вальтеру прощали всё за весёлый нрав и теплоту, которая исходила от него волнами и грела окружающих.
Кстати, за тот выпад Вальтера на телестудии ему здорово влетело от командирши. Она несколько раз повторила, что отвечать надо только тогда, когда спрашивают. Теперь к урокам немецкого языка прибавили ещё и занятия по этикету: как ходить, когда смеяться, когда садиться и вставать. Не показывать своих чувств никогда. Гораздо позже Роза прочитала, что в монарших семьях детей тоже учили сдержанности. Для этого во время обеда их сажали рядом с людьми, которые им были неприятны, но им было велено улыбаться им. Для воспитания выдержки и терпения малолетние наследники престолов разматывали часами морские узлы, запутанные в клубок. Хорошо, что хоть во время обедов Роза и Вальтер не сидели рядом с командиршей, пришлось бы ещё и улыбаться ей. Для Вальтера пригодился бы и другой древний метод. Роза засмеялась, представила себе, как противного мальчишку отдали бы в подмастерья учиться ремеслу или воинскому искусству. Они обучили бы его ловкости и храбрости, потом выкинули бы в горы, откуда он должен был бы выбраться сам. Может быть, хоть львы справились бы с ним.
Вальтер и Роза отличались друг от друга как ночь и день. От Розы исходила волна холода и обдавала всех, кто находился рядом. С ней было неуютно, слишком честная и правильная; видела всех насквозь. При ней не хотелось смеяться и беседовать о чём-нибудь: пронзительные серые глаза просвечивали собеседника насквозь. Мать пыталась найти с дочерью общий язык, но она была как заговорённая, не поддавалась на ласки и отворачивалась от объятий. Отец посматривал на неё и ничего не говорил, только вспоминал свою покойную мать. Роза уродилась в неё повадками и тяжёлым характером. Он жалел дочь. Предвидел её одиночество: кому нужна «ледышка», холодная женщина без тепла и любви к окружающим. И успокаивал себя, что «на всё воля господня».
Роза не страдала. У неё всё сложилось отлично в Германии. Выучила в совершенстве немецкий язык, не пришлось ничего менять в поведении. Молчала и не искала подруг, не заискивала перед знакомыми; видела их недостатки и извлекала для себя выгоду. Жесты и мимика новых лиц помогали ей ориентироваться в незнакомой среде. Люди были из разных стран, а ложь и неуверенность скрывали одинаковыми движениями.
Роза удивлялась. Они с Вальтером отмахивались каждый раз, когда отец начинал с ними разговор о своём видении, что в страну скоро хлынут безбожники. О пришествии безбожников он заявил и в своей церкви. Пастор отнёсся к заявлению внимательно. Предложил ему учиться на помощника пастора на годичных курсах. Обучение поможет ему разобраться глубже в религии, чтобы вести к Богу людей, которые живут с закрытыми глазами и глухим сердцем. Почти год отец учился. В каждый приезд домой Роза заставала его с книгами по богословию и Евангелием на немецком и русском языках. Как-то мельком заглянула в его тетрадь и прочитала: «Учиться надо только у ног Иисуса Христа с Библией в руках. Но между Христом и нами находится огромный промежуток времени и разница культур. Поэтому для верного понимания Писания эту разницу необходимо знать и верно истолковывать. Я хочу нести слово Божье, потому что чувствую любовь и сострадание ко всем людям, и Бог живёт в моём сердце».
Смешно, у них семейная страсть к дневникам. Отец, малограмотный отец, корявыми буквами переписывает из книг какие-то изречения, чуть ли не печатными буквами, и печатными буквами записывает свои мысли, и странно, что они не такие корявые, как буквы. Потом в столбик шли записи дней церковного богослужения, религиозных праздников и подготовки церковного помещения к службе. Он готовился к нашествию безбожников, а её пригласили на работу, официально заявив, что Германия ожидает три миллиона переселенцев из бывшего Советского Союза. Неужели это и есть безбожники и к их пришествию готовился отец, читая Евангелие ещё усерднее, чем прежде?
Официальная власть тоже усердно готовилась. Уже была определена сумма денежных пособий, подготовлены лагеря по приёму переселенцев. И даже её приняли на работу, где она будет выполнять роль и переводчика, и психолога, и советника – командирши, одним словом. Роза станет командиршей.
«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте», ошибаешься, великий Шекспир, тебе